Король Мадагаскара. Книга первая - [17]
Андрей кивнул на Хвостова:
– Так, как его милость по голове-то схлопотал, она и скрылась… Я ее с тех пор и не видел!
Хвостов зло посмотрел на Андрея, вздохнул и отвернулся к окну. Ушаков рассмеялся и глянул на Бена:
– Ну, а ты, мил человек, что, уследил за ней?
Бен пожал плечами:
– Уследил бы, если бы кое-кто помешал!
Он тоже многозначительно посмотрел на Хвостова, который вновь тяжко вздохнул. Ушаков не стал отчитывать своего отличившегося помощника при посторонних, оставив сие дело на потом, и повернулся к Андрею и Бену:
– Ладно! Отправляетесь завтра. Это подтвердит ваши полномочия! – Ушаков передал грамоту Бену:
– Но раскроете себя в крайнем случае – если определите кто из команды и есть тот злодей, али предатель! До тех пор ни одна живая душа знать не должна, кто вы и что вы!
Когда Ушаков, Егор и Хвостов вышли из каземата и отошли достаточно далеко, чтобы их слова не были услышаны, начальник Тайной канцелярии обратился к своему помощнику:
– Проследи, чтобы на корабль приказом оформили.
– Не шибко мы сим проходимцам-то доверяем?
– Не шибко! Парень – не промах! Да и пирату нашему будет сподручнее, вдвоем-то. И вот что, приставь-ка к ним соглядатая.
– Кого?
Ушаков остановился и посмотрел на Егора:
– Ты ж у Воронова нынче служишь?
– Так точно, Ваше сиятельство! Как он меня из Приказа к себе забрал и велел по хозяйству смотреть!
Ушаков усмехнулся:
– А ты и рад бока пролеживать! Доложишь, что я порученье дал! – глава Тайной канцелярии обернулся к Хвостову: Переодеть в матроса! С ними на корабле пойдет!
– Так, Ваше сиятельство, я ж лет десять как по морям-то не ходил…
– Вот и вспомнишь молодость!
Глава четырнадцатая
Уже пробило десять, а из спальни молодой Вороновой так и не было звонка. Девица, что прибирала волосы Дарьи по утрам, да с туалетом помогала, сама входить не осмелилась и кликнула Прасковью.
– Где ж это видано до полудня в кроватях валяться! – посокрушалась та и приоткрыла дверь в господскую опочивальню. Подошла к окнам, раздернула шторы. Дашка зажмурилась от брызнувшего в глаза света, отвернулась к стене, но Прасковья не сдавалась:
– Ты бы поднялась уже! Полдень скоро! А ты все на перине, как хворая, прости господи!
Дарья лежала молча, лишь пальцем водила по узорам вышивки на балдахине кровати. Прасковья не унималась:
– Встала бы. Поцеловала бы батюшку, глядишь и простил бы он Андрейку.
На этих словах Дарья вскочила, как кошка:
– Да не за что его прощать-то! Не-за-что! Я к нему в комнату зашла узнать как он, да что он!
– Так и скажи батюшке!
– Скажи ему! Вон он, уперся так, сладу нет! Что над ним начальник-то, Ушаков будет?
Девка, что прислуживала по утрам молодой хозяйке, заглянула было в спальню, но Прасковья махнула ей, "мол, уходи!", сама взяла кувшин и помогла Дарье умыться:
– Он самый! – понизив голос, добавила: Поговаривают, страшный человек!
Дашка аж застыла с полотенцем в руках:
– Страшный?!
– Вот тебе крест! Сказывают…В казематах людишек пытает, а потом кровь ихнюю пьет!
– Да полно тебе! Ерунду сказывают! Вели-ка лошадей заложить в карету! Да чтоб батюшка не прознал!
– Ох горе ты мое… Ладно, давай одеваться!
В Петропавловке пробило одиннадцать. В это утро и Воронов припозднился с завтраком, после событий вчерашней ночи долго ворочался – не мог заснуть. Когда в залу вошла Дарья, поцеловала его в щеку и села, сделал вид, что не заметил. «Пусть знает отцовскую немилость! Совсем от рук отбилась!» Дарья, как ни в чем не бывало, налила себе чаю из самовара и, понаблюдав за трапезничающими в полном молчании Анатолем и Вороновым, начала атаку первой:
– Батюшка, может все-таки пора объясниться?!
Воронов застыл с вилкой в руке и уставился на дочь: "Понятно, сейчас за своего "чумазого" просить станет!"
Дарья, не встретив видимого отпора, продолжила:
– Зря ты на Андрея озлился… Это я к нему зашла, разузнать про то, как он там по морям плавал…не виноват он…
Воронов снова принялся есть: "Ох бабы – бабы!" – вслух же процедил:
– Одно ясно: засиделась ты в девках! Пора тебе замуж! И я те найду жениха…
Дарья аж поперхнулась:
– А меня спросить?
Тут Воронов не выдержал, бросил вилку, и, пугая своим грозным видом вздрогнувшего от звона Анатоля, продолжил тоном уже не терпящим возражения:
– Много чести! За кого скажу, за того и пойдешь!
Тут он натолкнулся взглядом на учителя танцев, тот аж замер с кружкой в руке, не смея думать, что хозяйский выбор пал на него. Но Воронов отвернулся от француза, как от кислого яблока:
– И не хлыща малолетнего! А мужа зрелого…
Но, как говорится, яблоко от яблони недалеко падает! Молодая хозяйка вскочила с места, и в ее глазах тоже молния блеснула:
– На водопой-то коня привесть каждый может. А вот заставить его пить!.. – и вышла вон.
«Не оплошала бы Прасковья!» – накинув плащ, думала Дарья. Но, сбежав вниз, успокоилась – ее уже ждала запряженная карета, да не у входа, чтобы не попадаться под хозяйский взор, а у конюшни.
– Пошел! – крикнула молодая хозяйка кучеру и захлопнула дверцу, откинувшись на сидения. Воронов, хоть и выглянул в окно на шум колес, но увидал лишь пыль, поднятую лошадьми.
Надо отметить, что его, хоть уже и не служившего по возрасту в Тайной канцелярии, помнили, а посему, когда его карета поравнялась с воротами Петропавловки, не остановили, поэтому появление Дарьи было для Ушакова полной неожиданностью. Глава Тайной канцелярии отложил бумаги, коими занимался с раннего утра, в сторону и встал навстречу незваной гостье:
