Король Королевской избушки - [56]

— Ничего, — сказал он, подвешивая под потолок, чтоб мыши не достали, вывернутые шкурки. — Маленькое разочарование каждому позволено. — Закинув бурак за спину, он повесил на плечо связанные рукавицы и вышел во двор вслед за собаками. Для кого двор целый лес, а для кого тесный квадрат асфальта, заставленный мусорными ящиками, можно было подумать. Но он все же был не из тех, кто равнодушие к внешнему миру оправдывает двойным вниманием к самому себе.

Он взял свои широкие охотничьи лыжи, прислоненные на ночь к стене, бросил их на снег. Он пошел по вчерашним, уходящим в прошлое следам. Прошлое — это все-таки что-то надежное, чего не скажешь о будущем. Опыт человека питается прошлым, а будущее его истощает.

Сумеречная снежная целина казалась ему в эту рань выкрашенными в цвет слоновой кости широко распахнутыми дверьми, в которые он торопился войти.

Дойдя до взгорья, откуда он вчера свернул с тропы напрямик к избушке, повернул на северо-восток и поднялся по длинному, пологому склону сопки. Надеясь на свои длинные ноги, он рассчитывал попасть в лощину еще до восхода солнца. И, размышляя о всяких трудностях, сказал почти вслух: «Имей хоть какие длинные ноги, а раньше себя все равно не придешь». Среди сурового зимнего пейзажа пейзаж его лица казался летним: на фоне белых склонов зеленели глаза, как свежие листья, а скуластые обросшие щеки выпирали, как замшелые камни… Если глядеть его летними глазами, то вершины сопок, покрытые заснеженным лесом, казались седыми головами, у которых вёсны еще впереди. Он внимательно разглядывал, распутывал следы, твердо зная, что они ведут к какой-нибудь неожиданности или случайности… «А что же еще может быть, если не случайность или неожиданность?!»

Направляясь к поперечной лощине, он и столкнулся вдруг с первой неожиданностью. Спустившись по южному склону гигантской сопки на плато, наткнулся на стадо северных оленей. Они пришли из долины, и поэтому он раньше не видел их следов. Неподвижные, словно буровато-серые скалы, меж карликовых берез лежали девять величественных зверей. Он никогда еще так близко, едва не касаясь их носками лыж, к диким оленям не подходил. Тугие бока их и морды были покрыты инеем. Здесь еще не рассвело как следует, и иней, подернувший их шерсть, походил на меловую пыль. С изумлением, которое у охотника сменилось радостью, а у зверей паническим страхом, смотрели они друг на друга. Смотрели одно лишь мгновенье. И тут же невероятно прытко рванули они из своих глубоких лежек, будто хотели взлететь. Только у вожака, казалось, времени хватало; это был молодой неопытный бык с поврежденным в осенней стычке глазом. Он отбежал со стадом ровно настолько, чтобы это не выглядело бегством, указав стаду лишь направление отступления. Препроводив свой гарем в сферу безопасности, вожак вернулся назад, поводя своей величественной головой, не подозревая, что и тот, другой, был его величество король.

Стадо не убежало далеко, оставшись на склоне, чтобы оттуда, как с трибуны амфитеатра, наблюдать борьбу на дне долины. И борьба должна была начаться. Ибо вожак не выглядел достаточно умным, чтобы понять ее никчемность. Силу и отвагу, вот что надо показать, иначе кто в тебя поверит?..

— Ну, дорогой олешек, теперь держись, — спокойно говорил он быку, который, разметая сыпучий снег, распалял себя. Он видел большие, обычно такие ясные, а теперь помутившиеся глаза оленя, следил, как скапливалась в них бешеная ярость. Он все не двигался, чтобы снять винтовку, предвидя, что олень правильно это поймет и, может быть, сразу нападет на него. Он не хотел убивать вожака. — У стада без тебя будут трудности, — бормотал. Но в то же время этот удивительно красивый и столь же глупый олень был так ему нужен! Это был верный залог, что он добудет много хорошего соболя. Под убитым оленем можно было поставить капканы, да еще несколько самодельных ловушек на рысь. А олень все приближался; казалось, он сам решил в пользу охотника. В двух прыжках от него бык остановился и, припав на колени, сердито простонал. Теперь это было подходящее расстояние, чтобы такого большого зверя убить наповал из малокалиберки.

Он скинул тозку с шеи — олень не подал и виду. Или он уже был готов согласиться на ничью? Он решил еще подождать, хотя это было опасно, но опасность — неописуемый соблазн для тех, кто его познал. Чтобы показать свое миролюбие, он долго и певуче подзывал оленя — он и себя причислял к таежному народу и явно склонялся к антропоморфизму.

— Ну ладно, бычок, круглый глазок, так уж и быть, глупый дружок, только ближе не подходи… Я ведь слабее тебя, ты должен с этим считаться… Копыта мои что культяпки, и рогов-то у меня нету, — и он в подтверждение снял шапку. — Смотри, голый, ей-богу, голый. — Но и это не подвигнуло оленя на борьбу, он все так же пристально и неподвижно смотрел на охотника. Затем зверь как будто встрепенулся и загорячился, но это не была решимость к бою… Это был, пожалуй, отклик на неслышный зов стада, которому вожак запродал свою жизнь и здоровье. Шея оленя изогнулась в сторону склона, но он еще раз бросил взгляд на охотника, иначе его отступление могло показаться слишком уж однозначным. Короли так не уходят. «Как все же отличается поражение сильного от поражения слабого», — подумал он вслед вожаку, взбиравшемуся по склону сопки. Снежное облако, поднятое оленями, казалось на фоне небесного горнила взметнувшейся медной пылью.