Король и Королева Мечей - [18]

А он пищал как цыпленок и вскоре умолк, не находя слов.

Бледный юноша-эджландец подал ему руку, но Раджал его руку оттолкнул и поднялся сам. Ему было стыдно, он был готов убежать куда глаза глядят. Но не мог. Он посмотрел на Милу. Девочка сидела на корточках и старательно собирала ягоды, и орехи, отгоняя настырную птицу.

Великая Мать добродушно проговорила:

— Раджал, дитя мое, как я могу забыть о твоем отце? Каждый день мое сердце обливается кровью при мысли о том, что нет больше на свете единственного моего отпрыска. Я так надеялась на то, что он продолжит и умножит наш род, когда я уйду из Царства Бытия. Но я знаю, Раджал, что мой сын живет в тебе, и знаю, что его жизнь в тебе будет явлена благородно.

Этот мальчик — враг наших врагов. Если бы он остался здесь, в Тарне, жизнь его была бы в такой же опасности, как моя и ваша. Постарайся смотреть на все глубже, Раджал. У тебя в отличие от твоей сестры нет сильного чувства предвидения, но разве ты не можешь понять, что цвет кожи человека — это еще не все?

Она притянула незнакомого мальчика к себе, закатала его рукав. Белизна кожи Новы ослепила Раджала.

— Его тело — это цвет бледного солнца. Он близок к совершеннолетию, но у него нет знака, который отличает мужчин нашего племени. Нет, это дитя — не дитя Короса, но в ту пору, когда мы доберемся до Хариона, настанет время, когда белизна его кожи будет нам на пользу. Рядом с ним мы все будем казаться не такими смуглыми. А потом настанет время, когда, наоборот, мы должны будем прятать его, когда придется окрасить его кожу и волосы темным соком бузины. О дети мои, много раз нам придется исполнять свой долг, но настанет время, когда нам будут отданы все долги. Время идет, но со временем смысл многого будет открыт нам.

Раджал закрыл глаза и сдержал слезы. Он еще тогда понимал, что Великая Мать права.

Дзади открыл глаза.

— Сестрица Ксал...

Он доверчиво смотрел на доброе и мудрое лицо старухи.

— Милый Дзади... Тс-с-с!

Ксал мягко, но властно удержала двоюродного брата, не дала ему подняться. Она поняла: ее снадобье подействовало. Губы ее тронула едва заметная улыбка. Она медленно обошла вокруг печки. Отложив в сторону кипу яркой одежды, раздвинув занавеску из бусин, она открыла дверцу в задней стенке фургона.

— Великая Мать, теперь будет целительная музыка? — взволнованным шепотом спросила Мила.

— Это часть исцеления. Нанесение бальзама — первый шаг, теперь начнется второй, но будет и третий. Но, наверное, ты уже знаешь все это, Мила, моя девочка? А позднее, когда твой дар предвидения окрепнет, ты будешь знать все это точно

Сердце Милы забилось сильнее. Она ведь и на самом деле знала это! Она протянула руку, пригладила перья своей птицы. Так же осторожно, старательно и нежно, как Великая Мать Ксал, Мила шевелила пальцами. А старуха приступила к следующему этапу исцеления Дзади. Сначала она развернула толстое одеяло, потом — несколько слоев шелка. Нежнейший звук наполнил пространство фургона, сверкнуло огнем полированное дерево.

— Братец Дзади, держи, — негромко проговорила Великая Мать и вложила инструмент в руки дурачка. Это была тройная гиттерна — один из редчайших шедевров, изготовляемых ваганскими мастерами. От округлого корпуса вверх тянулось три витых многострунных грифа, на которых были вырезаны странные знаки. Играли на гиттерне только по самым торжественным случаям, и играть на ней умел только Дзади.

Казалось, своими большими неуклюжими руками он способен в любое мгновение сломать инструмент. Но нет, руки дурачка были необыкновенно нежны, его пальцы извлекали из струн мелодию, полную необычайной тонкости, которой, казалось бы, был начисто лишен Дзади.

Поначалу медленно, а затем все быстрее и быстрее Дзади играл мелодию и аккорды, и пальцы его ловко сновали, порхая с одного грифа на другой.

Ксал закрыла глаза. Она знала о том, что должно было произойти. За целительной музыкой и стуком дождя она слышала шум потоков воды, струящихся между колесами фургона. Издалека донеслось ржание испуганной лошади. А еще через несколько мгновений послышится стук, встревоженный стук в дверь фургона.

Кто же это будет?

Ксал знала кто. Ее двоюродный брат Эмек — предупредить о том, что река поднялась высоко, слишком высоко. Нужно будет запрягать лошадей и отвозить фургоны подальше от реки.

Раджалу это покажется немыслимым: опять выбегать под дождь! В свете качающихся тусклых фонарей мир представится юноше злобным, предательским сном. Ему будет казаться, что и фургоны, и телеги, и лошади, и дети, и собаки, и шатер, и занавески из разноцветных бусин — все это в следующий миг будет смыто волнами разгулявшейся реки. Люди будут кричать и бегать туда и сюда. Эмек будет в отчаянии, но именно тогда, когда всем покажется, что все кончено, Дзади спокойно займет свое место рядом с остальными. Он будет крепко держаться на своих сильных ногах.

А потом со лба его будет смыт целительный бальзам и рана его исчезнет, и тогда девочка Мила поймет, что свершился третий этап исцеления.

Но всему этому только суждено было случиться.

Дзади играл, Мила пела. Поначалу песня ее была без слов, и мелодия казалась странноватой, неоформленной, но мало-помалу превратилась в печальную песню, которую Раджал от кого-то слышал в дороге.