Король - [17]

Шрифт
Интервал

– Мистер Черчилль, похоже, так не думает. На этой неделе пресса его цитировала: он говорил, что вы – анахронизм, а Мордред склонен к негодяйству.

– Кому он так сказал?

– Мне. Я это напечатал, после чего он принялся отрицать, что так говорил. Все это наделало очень много шуму. Меня удивляет, что вы не видели.

– Мы тут не поглощаем газеты, знаете ли, мистер Пиллзбери, – сказал сэр Кэй. – Это фронтовая штаб-квартира.

– Но все равно вам бы не грех выступить с заявлением, сир. Не будете ли добры прокомментировать исторический вопрос? Вы сами считаете себя анахронизмом?

– Если мистер Черчилль этого не говорил, вопрос и не встает, не так ли?

– Он это сказал. У меня осталось в записях.

– Но он говорит, что не говорил, и я вполне счастлив ему верить. Официально, видите ли, отвечать мне не на что.

– Моим читателям, – сказал Пиллзбери, – нужны – нет, необходимы – заверения в том, что престол в нынешнем столетии – по-прежнему жизнеспособная институция.

– Король, – сказал Артур. – Король, король, король. С принципиальной точки зрения – идея абсурдная: у одного парня кровь лучше, нежели у другого. Чем-то напоминает собак, собаководство. В самом деле – коней и собак. О, королем быть не очень здорово. С другой стороны, я никогда не был не королем, посему не имею представления, каково это. Может, роскошно. Удовольствие от собственной незаметности, чепуховинка в толпе людской. Даже представить себе не могу.

Не могу представить, каково быть простолюдином. В стране их навалом, а я понятия не имею, о чем они думают.

Нехорошо королю не иметь понятия о том, как думают люди. Точно так же люди понятия не имеют, о чем думаю я. Обращаясь к ним, я говорю на языке воззваний, не так ли? А язык воззваний – едва ли уютная штука, правда? Я даже могу острить, а народ не поймет шуточек. Жаль.

В той же самой вселенной дискурса, – продолжал Артур, – располагается вопрос о руководстве со всеми ему сопутствующими подразделами, а именно – государственным управлением, полководческими навыками, искусством выигрывать, демагогией, подстрекательством и тому подобным. Скипетр короля, жезл маршала, палочка дирижера, кадуцей врача, волшебная палочка мага – все это какого-то рода прутики, коими анимируется масса. В вашем случае, мистер Пиллзбери, это карандаш. Но человек должен знать, как управлять палкой, а? Нельзя же ею, проклятой, просто брать и бессмысленно махать почем зря. Все дело в запястье, а, мистер Пиллзбери?

– Сир.

– От вышесказанного недалеко ушел вопрос о том, как король управляется с теми, кто его окружает, – с его сенешалем, подсенешалями, полусенешалями и ординарными сенешалями, – а особенно эта кошмарная волокита по сохранению порядка рангов и старшинства среди вассалов. Вассалы вообще публика обидчивая, точно вам говорю. Для того чтобы не случалось никаких нарушений, конечно, имеются специальные секретари, но боже упаси вас посадить баронета, чей титул древнее, чем у его соседа, такого же баронета, как-то не так по отношению к солнцу, то есть к вам. Далее. Время в счетной канцелярии – тоска; в канцелярии можно провести несколько вечностей подряд, там всего считать – не пересчитать. Я один раз попробовал – больше ни за какие коврижки. Теперь мне всё считают доверенные помощники. Сэр Кэй, например, считает просто упоительно – таков один из его особых талантов.

В связи с этим следует упомянуть и тяжкое бремя налогообложения. Я имею в виду бремя на плечах короля. Тут следует решать очень заковыристые штуки. Какую часть дохода того или иного парня стоит изымать, морально говоря? Разумеется, первый порыв – забрать все и покончить с этим делом. Но исследования показали, что, если заберешь все до последнего грота – причем заметьте, я вовсе не утверждаю, что это не поистине клевое решение и что личность не благодарна в большей или меньшей степени за то, что не придется заполнять кипу нудных бланков, – тем самым лишишь человека стимула. Он запасается оружием, если прибегнуть к военной метафоре, а ты в конечном итоге проиграешь бой. Размер налогообложения, который сойдет тебе с рук, должен рассчитываться очень деликатно.

В таком контексте не очень неуместной покажется и проблема горностая. Вам известно, как дорог сейчас горностай? Можно целый год взимать налоги с какого-нибудь бедного чертяки, и денег этих едва-едва хватит на единственный горностаевый хвостик, а налоги за тот же год с какого-нибудь богатого чертяки не смогут обеспечить тебе полностью отороченной мантии. Удивительно, что в наши дни вообще можно увидеть горностая. Однако стоит выйти на публику или на государственное мероприятие в нутрии или с какой-либо иной оторочкой, сразу подымется вой, что ты скупишься на помпу – за которую эта публика уже уплатила. Хорошо, о горностае довольно. Мне тут пришло как-то в голову завести собственное стадо или чем еще они там живут, но до всего руки не доходят, и я пока не собрался.

Далее, следует обеспечивать должную степень интоксикации населения, – продолжал Артур. – В древности клич был: „Меду дружине!“. В наше время все сводится скорее к тому, чтобы поддерживать достаточное количество патентованных заведений и следить, дабы оные соразмерно обеспечивались пивоварнями, процесс снабжения коих зерном и хмелем от фермеров ничем бы не прерывался, а поток доходов короне от каждого заведения, от коих урываем мы по кусочку, не терялся бы по инспекторскому недомыслию. Сам я к этой гадости не прикасаюсь – ну разве что в пылу битвы, когда при особенно тяжком стечении обстоятельств не грех почать хогсхед бренди, – однако любой средний гражданин из толпы становится до крайности неучтив, ежели его лишить законной выпивки, а оный фактор правителю иметь в виду не помешает.


Еще от автора Дональд Бартельми
Современная американская новелла. 70—80-е годы

Современная американская новелла. 70—80-е годы: Сборник. Пер. с англ. / Составл. и предисл. А. Зверева. — М.: Радуга, 1989. — 560 с.Наряду с писателями, широко известными в нашей стране (Дж. Апдайк, Дж. Гарднер, У. Стайрон, У. Сароян и другие), в сборнике представлены молодые прозаики, заявившие о себе в последние десятилетия (Г. О’Брайен, Дж. Маккласки, Д. Сантьяго, Э. Битти, Э. Уокер и другие). Особое внимание уделено творчеству писателей, представляющих литературу национальных меньшинств страны. Затрагивая наиболее примечательные явления американской жизни 1970—80-х годов, для которой характерен острый кризис буржуазных ценностей и идеалов, новеллы сборника примечательны стремлением их авторов к точности социального анализа.


Мертвый отец

Доналд Бартелми (1931-1989) — американский писатель, один из столпов литературного постмодернизма XX века, мастер малой прозы. Автор 4 романов, около 20 сборников рассказов, очерков, пародий. Лауреат десятка престижных литературных премий, его романы — целые этапы американской литературы. «Мертвый отец» (1975) — как раз такой легендарный роман, о странствии смутно определяемой сущности, символа отцовства, которую на тросах волокут за собой через страну венедов некие его дети, к некой цели, которая становится ясна лишь в самом конце.


В музее Толстого

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.



Шестьдесят рассказов

Дональд Бартельми (1931–1989) — один из крупнейших (наряду с Пинчоном, Бартом и Данливи) представителей американской "школы черного юмора". Непревзойденный мастер короткой формы, Бартельми по-новому смотрит на процесс творчества, опровергая многие традиционные представления. Для этого, одного из итоговых сборников, самим автором в 1982 г. отобраны лучшие, на его взгляд, произведения за 20 лет.


Трудно быть хорошим

Сборник состоит из двух десятков рассказов, вышедших в 80-е годы, принадлежащих перу как известных мастеров, так и молодых авторов. Здесь читатель найдет произведения о становлении личности, о семейных проблемах, где через конкретное бытовое открываются ключевые проблемы существования, а также произведения, которые решены в манере притчи или гротеска.


Рекомендуем почитать
Том 3. Крылья ужаса. Мир и хохот. Рассказы

Юрий Мамлеев — родоначальник жанра метафизического реализма, основатель литературно-философской школы. Сверхзадача метафизика — раскрытие внутренних бездн, которые таятся в душе человека. Самое афористичное определение прозы Мамлеева — Литература конца света. Жизнь довольно кошмарна: она коротка… Настоящая литература обладает эффектом катарсиса — который безусловен в прозе Юрия Мамлеева — ее исход таинственное очищение, даже если жизнь описана в ней как грязь. Главная цель писателя — сохранить или разбудить духовное начало в человеке, осознав существование великой метафизической тайны Бытия. В 3-й том Собрания сочинений включены романы «Крылья ужаса», «Мир и хохот», а также циклы рассказов.


Охотники за новостями

…22 декабря проспект Руставели перекрыла бронетехника. Заправочный пункт устроили у Оперного театра, что подчёркивало драматизм ситуации и напоминало о том, что Грузия поющая страна. Бронемашины выглядели бутафорией к какой-нибудь современной постановке Верди. Казалось, люк переднего танка вот-вот откинется, оттуда вылезет Дон Карлос и запоёт. Танки пыхтели, разбивали асфальт, медленно продвигаясь, брали в кольцо Дом правительства. Над кафе «Воды Лагидзе» билось полотнище с красным крестом…


Оттепель не наступит

Холодная, ледяная Земля будущего. Климатическая катастрофа заставила людей забыть о делении на расы и народы, ведь перед ними теперь стояла куда более глобальная задача: выжить любой ценой. Юнона – отпетая мошенница с печальным прошлым, зарабатывающая на жизнь продажей оружия. Филипп – эгоистичный детектив, страстно желающий получить повышение. Агата – младшая сестра Юноны, болезненная девочка, носящая в себе особенный ген и даже не подозревающая об этом… Всё меняется, когда во время непринужденной прогулки Агату дерзко похищают, а Юнону обвиняют в её убийстве. Комментарий Редакции: Однажды система перестанет заигрывать с гуманизмом и изобретет способ самоликвидации.


Месяц смертника

«Отчего-то я уверен, что хоть один человек из ста… если вообще сто человек каким-то образом забредут в этот забытый богом уголок… Так вот, я уверен, что хотя бы один человек из ста непременно задержится на этой странице. И взгляд его не скользнёт лениво и равнодушно по тёмно-серым строчкам на белом фоне страницы, а задержится… Задержится, быть может, лишь на секунду или две на моём сайте, лишь две секунды будет гостем в моём виртуальном доме, но и этого будет достаточно — он прозреет, он очнётся, он обретёт себя, и тогда в глазах его появится тот знакомый мне, лихорадочный, сумасшедший, никакой завесой рассудочности и пошлой, мещанской «нормальности» не скрываемый огонь. Огонь Революции. Я верю в тебя, человек! Верю в ржавые гвозди, вбитые в твою голову.


Собака — друг человека?

Чем больше я узнаю людей, тем больше люблю собак (с).


Смерть приходит по английски

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.