Король англосаксов - [95]

Один из великих историков Италии говорит, что простой, правдолюбивый германец делался в обществе итальянцев хитрым и пронырливым донельзя. Относительно своих земляков он придерживался характеризующей его честности и откровенности, но вооружался против итальянца, которым был обманут, величайшим притворством. Он радовался от души, если ему удавалось перехитрить хитреца, и когда его упрекали в этом, то он наивно отвечал: «Разве можно поступать с вами честно? – ведь вы тогда отнимете последний кусок хлеба!»

Подобное превращение произошло в ту ужасную ночь и с Гарольдом. Преисполнившись негодования, он решил следовать совету Гакона и бороться с Вильгельмом его же оружием. Он оправдывал свое решение и тем, что от его притворства зависело, при данных обстоятельствах, благо Англии, а не только его собственная будущность. Во имя же родины он готов был прибегать даже к бесчестным средствам. Если Вильгельм думал завладеть английским троном, то очень естественно, что Гарольд был для него самым важным препятствием. Король Эдуард был сильно болен, а человек больной готов поддаться влиянию всякого. На это-то, вероятно, и рассчитывал герцог устранив Гарольда, он отправился бы в Англию и непременно добился бы того, чтобы король назначил его своим наследником.

Когда Гарольд на следующее утро снова присоединился к остальной компании, он поздоровался с герцогом как можно любезнее и веселее, одна бледность его лица еще свидетельствовала о страшной душевной борьбе, которую он вынес ночью.

Выехав из замка, Гарольд с Вильгельмом разговорились о проезжаемой ими местности, которая, находясь вдалеке от больших городов, представляла вид крайнего запустения. Попадавшиеся им навстречу крестьяне были оборваны и исхудали донельзя, а хижины их походили на самые неряшливые собачьи конуры, чем на человеческие жилища. Гарольд заметил, что во взорах этих несчастных, забитых людей выражалась самая горькая ненависть к рыцарям, которым они между тем отвешивали низкие, подобострастные поклоны. Норманнская знать относилась к ним с величайшим презрением, в Нормандии поступали далеко не так, как в Англии, где общественное мнение строго осуждало дурное обращение с крестьянами и сеорлями, так как все сознавали, что рабство противоречит духу религии. Саксонское духовенство все-таки более или менее симпатизировало простонародью, между тем как ученые норманнские священники и монахи удалились по мере возможности от черни. Таны тоже относились с участием к своим подчиненным, заботились, чтобы они не нуждались в необходимом, и слушались увещаний священнослужителей.

Все саксонские хроники свидетельствуют об этом гуманном обращении туземных вельмож с простолюдинами. Самый последний сеорль жил в надежде на получение свободы и какого-нибудь угодья от своего господина. Норманны же ставили своих крестьян ниже всякого лесного зверя. Это презрение довершало сходство норманнов со спартанцами.

Неудивительно, что при подобных условиях норманнская чернь опустилась в нравственном отношении до того, что стала отрицать все, отличающее человека от бессмысленного скота.

– Как эти собаки вытаращились на нас? – воскликнул Одо, указывая на стоявших у дороги крестьян. – Их можно только кнутом научить уму-разуму… Неужели, граф Гарольд, и ваши сеорли все также тупоумны?

– Нет, но зато они и живут в порядочных жилищах и одеваются прилично, – ответил Гарольд. – Вообще о них там заботятся насколько можно.

– Ну, а правда, что каждый саксонский крестьянин может, если только захочет, сделаться дворянином?

– Может, у нас ежегодно бывают подобные случаи. Чуть ли не четвертая часть наших танов происходит от землепашцев или ремесленников.

– Каждое государство имеет свои законы, – начал Вильгельм примирительным тоном, – и мудрый, добродетельный государь никогда не изменяет их. Мне очень жаль, Гарольд, что тебе пришлось увидеть больное место моего герцогства! Сознаю, что положение наших крестьян требует реформ, но во время моего детства они раз взбунтовались так, что пришлось употребить самые крутые меры для их усмирения, поэтому обоюдное недоверие господ и крестьян, вызванное тем печальным происшествием, должно сперва улечься. Тогда только можно будет приступить к преобразованию, о чем я и Ланфранк давно уже думаем. Мы и теперь позволяем многим из крестьян переселяться в большие города, где они могут заниматься ремеслами и торговлей, развитие которых больше всего способствует процветанию государства. Если наши поля опустели, то хоть города увеличиваются и богатеют с каждым днем.

Гарольд поклонился и погрузился в размышления. Пришлось ему разочароваться еще в одном отношении: цивилизация, которой он так удивлялся, простиралась только на высшие классы норманнов.

Вдали уж виднелись башни Байе, когда герцог приказал остановиться на берегу речки, под тенью дубов и кленов. Для него и Гарольда была устроена палатка, в которой они отдохнули немного и позавтракали. Встав из-за стола, Вильгельм взял графа под руку и пошел с ним вдоль берега, пока не увидел перед собой совершенно уединенное, прелестное местечко, вроде тех мирных уголков, которые избирались для жительства отшельниками. У самой реки находилась дерновая скамья, на которую герцог предложил сесть Гарольду и сел сам рядом с ним. Он рассеянно начал черпать воду горстью и снова лить ее обратно в руку, на поверхности которой от этого образовывались круги, постепенно расширявшиеся и потом исчезавшие в общей массе воды.