Король англосаксов - [110]

Альред улыбнулся загадочной улыбкой.

Глава VII

Гакон всеми силами старался действовать на вождей в пользу Гарольда. Его слушались не только как чрезвычайно глубокомыслящего человека, имевшего какую-то особенную способность проникать в суть дела, но и как сына первородного сына Годвина. Выросши при норманнском дворе, он рано научился всем тонкостям политики и применял теперь свои знания на практике. Он был уверен, что проживет недолго, что слава которой должно было закончиться его короткое земное поприще, будет зависеть исключительно от возвышения Гарольда, и потому он, честолюбивый от природы, употреблял все свое влияние для того, чтобы Гарольду был предоставлен престол. Гарольд был единственной привязанностью его мрачной и безотрадной жизни. Понятно, что он жил, чувствовал и мыслил для одного его.

Все особы, влиявшие на карьеру Гарольда, как будто олицетворяли какую-нибудь идею: Юдифь – правды, Гурт – долга, Хильда – поэзии, а Гакон был олицетворение человеческой предусмотрительности, которая проглядывала во всех его действиях. Он устранял все препятствия, встречавшиеся на пути Гарольда, – то совещаясь с друзьями дяди и Альреда, то переговариваясь с Эдвином и Моркаром, то шепчась с больным королем. Он твердой рукой уравнивал неровности, приводил все в гармонию. Особенно занимался он одной особой, сердце которой сильно билось, когда он передавал ей свои планы и цели.

Глава VIII

На другой день после посещения танов Гарольд получил письмо от Альдиты. Она жила, с своей дочерью, при одном из оксфордских храмов, куда и приглашала его прийти. Граф принял приглашение, обрадовавшись случаю порассеяться от своих бесчисленных забот.

Она сняла уже траур по Гриффиту и в своем роскошном наряде казалась Гарольду и моложе прежнего. У ног ее сидела дочь, которая была потом в числе предков Стюартов, так как вышла замуж за Фленса, с которым нас знакомит Шекспир в одном из своих гениальных творений. Рядом с ней сидел Гакон.

Как ни горда была Альдита, но при виде Гарольда волнение пересилило ее самообладание. Понемногу она разговорилась с ним о том, что она выстрадала в супружестве с Гриффитом, замечая при этом, что жалела о нем только как о короле, потерявшем жизнь при таких ужасных обстоятельствах, а не как о муже. Она слегка коснулась известной распри Тостига с ее братьями и тонко намекнула, что последние добиваются теперь благосклонности Гарольда.

В это время Эдвин и Моркар, как будто невзначай, вошли в комнату и раскланялись с графом не без сознания собственного достоинства, хотя и с почтительным видом. Они были настолько деликатны, что ни одним словом не упомянули о собрании в Витане, где должен был решиться вопрос: останутся ли они при своих графствах или будут осуждены на изгнание.

Гарольду они очень понравились, и он принял в них особенное участие, когда вспомнил трогательную сцену, происходившую между ним и их дедом Леофриком у трупа Годвина. Он не мог не сознаться, глядя на их молодые, красивые лица и статные фигуры и слыша их здравые суждения, что нортумбрейцы и мерцийцы умели избирать себе достойных предводителей. Но когда беседа прекратилась, Гарольд распростился со всеми, и братья пошли провожать его к выходу.

– Что же вы не хотите протянуть дяде руку? – спросил у них Гакон, причем губы его нервно подергивались, как будто он старался, но не мог улыбнуться.

– Почему не хотеть, – ответил Эдвин, младший из братьев, обладавший весьма поэтичной натурой, – почему не сочувствовать достоинствам соперника, если граф согласится принять руки людей, которые надеются, что их не доведут до того, чтобы поднять знамя против Англии!

Гарольд протянул им руки, что было в то время равносильно прямому уверению в дружбе.

– Ты напрасно заставил меня протянуть руку Эдвину и Моркару, Гакон, сказал Гарольд, когда они прошли уже несколько далее, – ты позабыл мои отношения к ним?

– Да, но дело-то заранее уже решено в их пользу, – ответил Гакон, – а тебе необходимо вступить с ними в союз.

Гарольд не отвечал: тон юноши задел его, но потом он подумал, что Гакон мог бы быть теперь на его месте, если бы проступки Свена не закрыли ему всех путей к возвышению.

Вечером того же дня к Гарольду явился гонец из римской виллы. Он передал ему два письма, из которых одно было от Хильды, другое от Юдифи.

«Тебе снова угрожает опасность в образе добра, – писала первая. Берегись зла, являющегося под маской дружбы!»

Письмо Юдифи дышало беспредельной любовью к нему и заставило его позабыть предостережение валы. Мысль о том, что он скоро достигнет власти, которая даст ему наконец возможность соединиться брачными узами со своей возлюбленной, оттеснила заботы, и сон графа в ту ночь был исполнен заманчивых и светлых видений.

На другой день происходило открытие Витана. Прения оказались менее бурными, чем можно было ожидать, потому что большинство членов приняло решение заранее, а факты, обвинявшие Тостига, были так многочисленны, что мнения на его счет почти вовсе не разделялись. Даже король, на которого Тостиг особенно надеялся, восстал против него, благодаря стараниям Альреда и Гакона.