Король англосаксов - [107]

– Но вы, таны, – начал Гарольд, – выступили уж не против вашего графа, Тостига, а угрожаете королю и закону. Несите ваши жалобы государю и Витану. Предоставьте им рассудить вас с графом и будьте уверены, что виновного накажут, правого же оправдают.

– Так как ты, благородный граф, вернулся снова к нам, то мы готовы стать перед королем и Витаном, – ответил Гамель Бьерн выразительно. – Пока же тебя не было, мы могли надеяться только на свое оружие.

– Я благодарен вам за ваше доверие ко мне, – произнес растроганный Гарольд, – но должен заметить, что вы слишком несправедливо относитесь к королю и к Витану, если сомневаетесь в их беспристрастности. Вы думали, что достаточно доказать вину Тостига, если прибегли к оружию, но этого мало. Я верю, что граф Тостиг преступил границы своей власти и нарушил ваши права, верю, что он чересчур увлекся, но вы не должны забывать, что едва ли вам удастся найти другого вождя, который обладал бы таким бесстрашным сердцем и такой твердой рукой, как Тостиг, и был бы так способен защитить вас от страшных набегов морских королей. Он сын датчанки – помните это и простите ему, как одноплеменнику. Если вы опять примете его в качестве вашего графа, то я, Гарольд, обещаюсь его именем, что он больше никогда не будет забываться против вас и ваших законов.

– Лучше и не говори об этом! – воскликнули таны. – Мы люди свободные и не хотим иметь гордых и своевольных вождей – наша свобода для нас дороже жизни!

Гарольд заметил по лицам своих танов, что они одобряют эти слова и что ему, как он ни любим и ни уважаем, трудно было бы принудить их поднять оружие на своих земляков, которых они, вдобавок, считали полностью правыми. Но сдаться на доводы Гамеля Бьерна и прекратить сразу дело, решив его в пользу бунтовщиков, он тоже не мог, так как от Тостига можно было ожидать всего самого худшего, если бы Гарольд восстановил его против себя. Вследствие этого он пригласил вождей прийти к нему через несколько дней и за это время обдумать их требования, чтобы их можно было представить королю.

Невозможно описать, в какую ярость пришел Тостиг, когда Гарольд повторил ему все взведенные на него обвинения и предложил оправдаться. Строптивый граф считал нужным оправдываться не словами – а исключительно оружием, придерживаясь убеждения, что сильный не бывает никогда виноват.

Гарольд, не желал быть единственным судьей брата, уговорил его передать свое дело на обсуждение танов, стоявших под знаменем короля.

Тостиг явился перед этим собранием разряженным как женщина – в красной бархатной мантии, вышитой золотом, завитым, раздушенным. Внешний блеск имел такое громадное значение в то время, что судьи при виде прекрасного, статного обвиненного готовы были забыть половину его возмутительных поступков, но как только он заговорил, то мгновенно восстановил всех против себя своей наглостью и грубостью. И чем дальше он говорил, тем делался нахальнее, так что таны, выведенные из терпения, даже не пожелали дослушать до конца.

– Довольно! – воскликнул Вебба, – из твоей же речи делается очевидным, что ни королю, ни Витану нельзя вернуть тебе прежнюю власть… Замолчи ради Воденна! Не рассказывай больше о своих злодеяниях? Они так отвратительны, что мы сами прогнали бы тебя, если бы нортумбрийцы не догадались сделать это ранее нас!

– Возьми свое золото, свои корабли и ступай во Фландрию, к графу Балдуину, – сказал Гарольд, могущественный англодатчанин из Линкольншира. Здесь даже имя Гарольда будет не в состоянии спасти тебя от изгнания.

Тостиг окинул взглядом блестящие собрание, но прочел на всех лицах одно негодование.

– Это все твои холопы, Гарольд! – процедил он сквозь зубы и, круто отвернувшись, гордо вышел из залы.

Вечером того же дня он поскакал к Эдуарду, чтобы просить его защиты. На следующие утро Гарольд снова принял нортумбрийских вождей, которые согласились ждать решения короля и Витана. До тех же пор оба войска должны были остаться под оружием. Король же, побуждаемый Альредом, прибыл в Оксфорд, куда к нему немедленно отправился Гарольд.

Глава VI

Витан был наскоро созван, и перед ним явились, между прочим, Моркар и Эдвин. Карадок же, предвидя, что дело не дойдет до войны, отправился с досадой обратно в Валлис.

На этот раз собрание было гораздо многолюднее, чем во время суда над обвиненным Свеном, потому что границы прав гласности были разрушены в виду важности обсуждаемого предмета: дело шло не только о Тостиге и возмутившихся против него подданных, но и о престолонаследии.

Понятно, что мысли всех были устремлены на Гарольда. Король, очевидно, был близок к могиле, а с ним вместе прекращался род Сердика, так как об Эдгаре Этелинге не могло быть и речи, при его неспособности занять английский трон. Не будь, конечно, этого, его быть может, и выбрали бы, не смотря на его малолетство и на то, что по букве саксонского закона запрещалось избрание на царствование сына некоронованного отца. Беспорядки, происходившие в государстве, старые, почти забытые предсказания, теперь снова восставшие из мрака, предчувствия Эдуарда, что Англии грозит великая опасность, слухи о происках Вильгельма норманнского, подтвержденные Гаконом, – одним словом все указывало на необходимость выбрать самого опытного полководца и государственного деятеля, и им был, разумеется, только один Гарольд.