Короче, Склифосовский! Судмедэксперты рассказывают - [22]

Как приходят в экспертизу

— А не жалеешь, Самуилыч, о том, что ушел в судебку и вообще из армии? — спросил Влад Марлов. — Ведь если б не ушел, тоже, глядишь, до полковника бы дослужился! А с тремя большими звездами-то на погонах и пенсия была б побольше, да и при желании успел бы и в судебке еще поработать!

— Знаете, ребята, не жалею! Я потом часто возвращался мысленно к тем усам и тому очку. Ну не военный я все-таки человек, и хорошо, что все это случилось, пока был молод, — ответил Вильгельм Самуилович и принялся за рыбку, не забывая и свою кружечку.

— Можно, я расскажу о своем пути в судебную медицину? — спросил Влад Марлов. — Я ведь тоже не с институтской скамьи пришел в нашу специальность, — добавил он.

— Давай, Влад, рассказывай, — разрешил Самуилыч.

— Однажды, совсем недавно, — начал рассказ Влад, — читая детектив Александра Бушкова — что-то про Пиранью, я вычитал такие строки: «…А вскоре в стране начались нешуточные перемены, и начались они с того, что карающий меч единственно верного учения, ненадолго оставив в покое чудище империализма, обрушился, молодецки рассекая воздух, на гидру пьянства и алкоголизма…»

Когда я это прочитал, то внезапно понял, что этот самый «карающий меч единственно верного учения», помимо «гидры пьянства и алкоголизма», безжалостно прошелся и по мне, грешному! Нет, нет! Это вовсе не то, о чем вы подумали. Не был я частью этой самой гидры пьянства и алкоголизма. Я, если хотите, был именно этим карающим мечом! Ну, конечно, не всем мечом, а лишь малой его частичкой, но тем не менее… В общем, я находился по ту же сторону, что и рука, держащая карающий меч, а сама эта «гидра» находилась в перекрестье прицела «единственно верного учения», и волею обстоятельств и избранной специальности мне тоже пришлось смотреть в этот же прицел.

Так вот, этот первый молодецкий замах «карающего меча» застал нас с женой в Ялте, где — как оказалось вдруг! — мы занимались крайне предосудительным делом: покидая время от времени наши нагретые местечки на пляже, сливались в единении с этой самой «гидрой»! Ибо, находясь в отпуске и пребывая в здравом уме, нельзя было упустить возможность насладиться великолепием массандровских вин. И мы — наслаждались! Мускаты, Кагоры, Портвейны… м-м-м! Вкуснотень! Как сказал по этому поводу поэт Николай Еремин:

Южный берег Крыма. Синяя волна… Сигарета «Прима» Да стакан вина. Проплывают мимо Чудо-корабли… Жизнь неповторима, Что ни говори!

Ну представьте себе жизнь отпускника на летнем море нашей, тогда еще не урезанной в размерах, Родины? С утра пляж, солнце, уже теплая вода и в короткие промежутки между этим великолепием — винные подвальчики, где бесплатно, грамм по двадцать, тебе набулькивают на пробу разнообразнейшие вина. Правда, с условием, что потом минимум один из наиболее понравившихся напитков — купишь. Ну, мы частенько и покупали бутылочку на вечер. И вот в то первое антиалкогольное утро мы, придя на пляж, обнаружили… пустоту! Людей не было! Вернее, почти не было. Так, редкие, единичные отдыхающие тела возлежали на всем огромном ялтинском пляже. Я удивился! Куда подевались соратники по ускоренному превращению белой кожи в золотистую? И лишь попозже, часа через два, мы узнали ужасающую весть: все магазины, винные подвальчики, пивные бары работают отныне только с четырнадцати часов. Это был удар! Ибо загорать «насухую», даже с утра, тогда было не принято.

Еще запомнились суровые лица и осуждающе поджатые губы сотрудников аэропорта в Симферополе, когда в нашем, открытом для проверки чемодане они увидели разнообразные бутылки Кагоров, Мускатов, Рижских Бальзамов — ну не могу я эти слова писать с маленькой буквы! — в предосудительном количестве! И хоть куплены они были на остатки честно заработанных за год денег, но нам и самим стало как-то неловко и даже стыдно за свои алкогольные устремления. Таково было первое и еще нейтральное соприкосновение с «сухим законом».

Ну а по приезде домой и выходу на работу меня как раз и направили на передний край борьбы с «гидрой». То есть как нарколога включили в состав районной комиссии, проверяющей предприятия города и района на предмет «алкоголизьма», как выразился секретарь райкома. Поначалу я с увлечением и даже энтузиазмом взялся за эту работу, понимая, что главное — организовать, а уж потом браться за лечение конкретных граждан, страдающих этим широко распространенным недугом. Однако, не проверив и половины предприятий, моя уверенность в правильности и действенности этих мероприятий сильно поколебалась. Я понял, что все делается весьма и весьма формально. Было видно, что на предприятиях, где все-таки имелись местные комиссии, вся работа была только на бумаге, а реальной борьбы с пьянством-то и не было! Таких предприятий было примерно половина. На остальных же — не было и того. Мы как проверяющие одних — хвалили, других — ругали, и даже как-то наказывали. Однако ощущалось, что и наши проверки, и их результаты — только на бумаге, только для отчета «вверх». Все для галочки! Вот об этом я и сказал на большом, расширенном заседании райкома. Сначала выступил руководитель районной комиссии по борьбе с «ней, родимой», где нудно, монотонно и длинно говорил о том, как много предприятий проверили, что в целом боремся мы с алкоголизмом успешно, хотя и имеются отдельные недостатки, но в целом… И тому подобное! Ну а когда пришла очередь профессионала-нарколога — то есть меня, то я, по молодости лет и сопутствующей ей категоричности, встал и сказал все, что думаю. Резко и категорично: мол, работа только на бумаге, реальных дел — никаких, время потрачено зря, и толку от такой работы — ноль! Это было непривычно — правда-матка, да прямо в глаза, да главному районному начальнику! Все аж проснулись! Он же в ответ на мою возмутительную и бестактную выходку хмыкнул и довольно вежливо — хотя и холодно! — меня удалил, чтоб не мешал работе районной комиссии и лично секретарю райкома.