Коро-коро Сделано в Хиппонии - [51]

* * *

В глазах Кейса заплясали хромированные сюрикены. В ушах засвистела скорость. Рукоятка пистолета в ладони стала скользкой от пота.

— Герр Вейдж, — произнес Рац, медленно поднимая свой розовый манипулятор, словно для пожатия. — Как приятно видеть вас здесь! Вы так редко оказываете нам честь.

Атмосфера токийского клуба «Стар Пайн» сильно напоминает концерты в московском «Б2», что напротив «Пекина». Русских в зале процентов восемьдесят. Контингент — гремучая смесь: программисты, ученые, коммерсанты, служаки-контрактники, дипломаты, студенты, девчонки-хостесс, «русские жены» (японский спецтермин — сюда же входят украинки, белоруски и т. д.) — и совсем небольшая кучка японских бойфрендов и мужей, на которых их славянские пассии нынче вечером еле смотрят.

Да, синдром «нас, русских, за границей» воистину неистребим. Две сотни изголодавшихся по «домашнему» индивидов вертят шеями на 360 градусов, общаясь одновременно с десятками соплеменников любого пола и возраста. Так похоже на сцену массового гипноза, что я начинаю опасаться: появись сейчас «виновники торжества» — заметят ли их вообще?

Слава богу, обходится. Когда на сцену выходит Саша Васильев, даже самые болтливые девушки дружно «вытягивают шеи и встают на кончики носков». Вкрадчиво-мрачным голосом Саша запевает свои маргинальные песни, большинство из которых я слышу впервые.

Последний десяток лет я проторчал в основном вне России и за творчеством «Сплина», признаюсь, почти не следил. Потому впечатление самое свежее: а что, ничего себе Саша. Демонический такой. Элис Купер периода «Welcome to ту Nightmare», только без грима и без удава. Публика лет двадцати пяти, похоже, знает многие вещи наизусть. А на песне о том, как «люди делают, делают, делают новых людей», можно смело вербовать кандидаток в Токийский Клуб Одиноких Сердец Славянских Жен.

Я уж про «Мое сердце astalavista» не говорю.

* * *

— И явился нам Голос, и говорил с нами нечеловеческим языком. И пропел он нам могучий даб.

Особо ярых фанатов «Аквариума» придется разочаровать: списка песен, которые Боря-&-Боря исполнили на концертах в Токио и Канадзаве, не сохранилось. Да, все записывалось на хорошую клубную технику, но снимать копии в дороге было некогда, а на отлете Джимми — упс! — отдал Гребенщикову все «мазер-тэйпы». Вроде с возвратом — но восстановить полный перечень у меня теперь возможности нет.

В целом процентов на семьдесят все шло по мотивам «Сестры Хаос» и «Песен рыбака» — альбомов, которые здесь пока меньше всего расслушаны. Новых вещей я насчитал в Токио три, в Канадзаве — две, а остальное составляла ностальгия из «Акустики» и других ранних дисков. «Козлодоева» не было, несмотря на пожелания соответствующей части публики. Зато был «Ванька Морозов», прозвучавший здесь с какой-то особо пронзительной актуальностью. Был вечнотеплый «Дубровский». Ну и, конечно, «Серебро Господа Моего» ближе к финалу. Вместе с Васильевым все шло часа два с половиной. На бис вызывали совершенно неистово, в результате чего было спето еще три вещи. Потом опять долго хлопали — но, видимо, по условиям клуба решено было не затягивать, и все аккуратно свернулось.

Кульминация мне запомнилось так.

Стою на галерке. Зал только что отскандировал Манифест борьбы с глобальным потепленьем и утопает в аплодисментах.

— Тексты у него, конечно, как всегда, навороченные! — голосит прямо передо мной отвязная девочка-декольте своей джинсанутой подружке. — Но, блин, какие аранжировки! Так все подает — я просто наизнанку выворачиваюсь…

— А что не так с текстами? — уточняю я, аплодируя за их спинами.

— Ой, ну чё смеяться! — оборачивается декольте. — Я как-то пробовала объяснить о чем эти песни своему японскому бойфренду. Полчаса рассказывала как дура, а он мне потом разборки устроил: типа, почему русские девушки все как марсианки? Так я больше и не пыталась. Это же черта лысого переведешь!

— А вы знаете… — улыбаюсь я. — Однажды я вдруг понял, как правильно воспринимать эти тексты.

— Как?

— Очень просто. Нужно представлять каждую строчку так, будто это кадры из фильма. То есть буквально. А тогда и объяснять нечего — кино само получается… Да вы сами попробуйте.

— Н-да? — меня окидывают взглядом с головы до ног. — А вы здесь надолго?

Открываю рот для ответа — и замираю: Боря на сцене вдруг закручивает ритм, какого я у него еще не слышал.

— Новая!.. — проносится по залу.

«Сверхновая?» — Я задираю бровь.

Как выяснится позже из конфиденциальных источников, эту песню Боря гонял на репетициях и саундчеках вот уже года три, постоянно меняя слова и аранжировки, — но впервые вынес на люди именно здесь, в «Стар Пайне». И я наконец понимаю, за каким лешим все эти годы и на сцене, и в альбомах он пережевывал столько, мне казалось, безликого рэгги. Если это должно было куда-нибудь переплавиться — оно переплавилось в «Слова растамана». По форме получился такой минорный боб-марли с царапиной в горле. А по заряду — что-то вроде «Freedom / Motherless Child», как это делал черный шаман Ричи Хэйвенс на первом «Вудстоке». Хотя, может быть, за такие сравнения Боря б «сам меня здесь придушил». Но я не знаю, как еще это описывать. Молитва — она молитва и есть: