Корни гор. Книга 2: Битва чудовищ - [2]

– Я думаю, это человек подходящий, – весомо произнес Кар и метнул враждебный взгляд на Гельда. – Если кто любит сидеть у очага с женщинами и болтать языком, ему можно привередничать. А если кто должен отвечать за хозяйство, то приходится выбирать людей, которые способны делать дело. Я думаю, этого человека стоит нанять.

Гельд пожал плечами и сделал шаг назад: дескать, вы хозяева, вам и решать. Кар напрасно опасался, что барландец собирается вытеснить его из усадьбы и стать управителем Нагорья. Еще не прошло и месяца с тех пор, как Гельд сюда прибыл, а он уже с нетерпением мечтал о весне, которая освободит его из «долины свартальвов». Уж слишком тревожно и тоскливо было ему здесь.

Далла бросила взгляд на Гельда, убедилась, что он больше не возражает, и повернулась к Ульву.

– Хорошо, я тебя нанимаю, – милостиво произнесла она. – У нас овцы сейчас на горном пастбище. Я хочу, чтобы ты попытал счастья на Волчьей горе – там овец пропадает больше всего. Кар выделит тебе отдельное стадо. – Она махнула рукой челяди.

Кар увел нового пастуха в кладовку, чтобы дать ему пару одеял и еще кое-какую мелкую утварь, нужную для жизни на пастбище. Один из работников в тот же день проводил Ульва на пастбище, и до вечера все досужие языки были заняты новым пастухом. Длинными зимними вечерами обитатели Нагорья очень любили послушать страшные саги, и, как нарочно, во многих из них говорилось как раз о пастухах.

– Возле одной усадьбы завелась какая-то нечисть, и сколько хозяин ни нанимал пастухов, ни один из них не доживал до конца срока – все пропадали, – рассказывал один из работников, старый Строк. – И вот однажды явился к хозяину один человек и назвался Гестом. Хозяин спросил, какая работа ему больше всего подходит, а он ответил, что хочет пасти овец. Хозяин ему говорит: «У нас тут завелась нечисть, не хотел бы я, чтобы с тобой случилось то же, что и с другими». Но Гест ответил, что ничего не боится. И вот пас он овец, а ночью на самую Середину Зимы* было очень холодно и шел сильный снег….

Далла сидела на лежанке, а Гельд пристроился на ступеньке спального помоста, касаясь плечом ее колен. Хозяйка вначале ковыряла иглой какое-то шитье, потом незаметно уронила руку на плечо Гельда, и он тут же накрыл ее своей. Уже совсем хорошо. Но только она ведь хитра не меньше. Любовь любовью, а железо под замком. Да возьмут его тролли!

– …И вот пошли люди его искать и искали долго, а нигде его не было. И только уже на самом краю долины нашли одно место: оно все было изрыто и истоптано огромными следами, и там же виднелись большие пятна крови. Тогда один человек сказал: «Должно быть, это великанша из Темной долины. Каждые сто лет у нее родится ребенок, а великаньих детей выкармливают человечьим мясом. Должно быть, она и губит всех наших пастухов…»

– Слушайте! – Одна из женщин, сидевшая ближе к дверям, вдруг подняла руку вместе с веретеном.

Рассказчик мигом замолчал, все стали прислушиваться. Издалека, приглушенный стенами, доносился тоненький, как ниточка, далекий волчий вой.

– Это в горах, – определил Вадмель, один из молодых работников. – Сдается мне, это там, где наш новый пастух. На Волчьей горе.

– Сдается мне, что завтра там найдут изрытую землю и пятна крови, – хихикнула женщина. – А нового пастуха мы больше не увидим.

– А мне сдается, что это воет он сам! – возразил другой работник, Лодден. – По нему видно, что он знается с нечистью. Не зря же сказал, что знает волчьи заклинания.

– Так он их отгоняет или приманивает? – беспокойно спросила Далла.

Челядь переглядывалась и разводила руками.

– Завтра же съездите кто-нибудь… Нет, я сама поеду на пастбище, – решила хозяйка. – Надо посмотреть.

Наутро оказалось, что ночью выпал неглубокий снег. Под белым покрывалом «долина свартальвов» показалась Гельду еще более унылой, чем раньше. Снег спрятал все разнообразие, которым она могла похвастаться: бурый и желтый камень, черную землю и рыжие комки руды, палые листья и зелень мха, сизые кустики лишайника. Теперь везде был только снег, да сухие стебли вереска, упрямо торчащие над белым пухом.

Гельд ехал рядом с Даллой, позади них не спеша трусили лошадки трех работников: того старика, что рассказывал про великаншу, Вадмеля и Лоддена. Хозяйка взяла их с собой для надежности: странноватый вид Ульва, сага про нечисть и волчий вой напугали ее, хотя она и не хотела в этом признаться. А Гельд ничего не боялся, кроме того, что весна так никогда и не придет. При виде белой равнины ему казалось, что он прожил тут уже много лет, а сам того не заметил: так всегда бывает в сказаниях. Человек проводит у альвов или троллей один день, а на его родине проходит сто лет. Вот приедет он обратно в Аскефьорд, а Торбранд, Асвальд и остальные давно умерли… И какие-нибудь юные красавицы расскажут ему об Эренгерде как о своей прапрабабушке. Только тролль из Дымной горы останется на месте, но к троллям Гельда сейчас не тянуло. И здесь хватает.

Ему отчаянно хотелось домой, к Альву Попрыгуну, хотелось в Аскефьорд к Эренгерде, хотелось даже на побережье, в Речной Туман, – куда угодно, только бы к живым людям и подальше от повелительницы свартальвов. Чем дальше, тем труднее ему было изображать пылкую страсть к Далле – уж очень она не походила на женщину, которую он любил на самом деле. Но и не будь на свете Эренгерды, никогда бы ему не понравилась Далла: скрытная, тщеславная, упрямая, завистливая, себялюбивая и коварная, даже будь она прекрасна, как Брюнхильд и Гудрун, вместе взятые. Женщина, достойная любви, должна быть доброй, открытой, приветливой… а если она знатна родом и горда, то гордость отнюдь не помеха доброте. Он знал такую женщину. Эренгерда ждет его, и если он справится с поручением Торбранда, то…