Кормчие судьбы - [26]

А после, когда они лежали обнявшись и ночной ветерок ласкал их обнаженные тела, Рамвас вглядывался в лицо Белит, ища в нем следы прежней ненависти, но видел лишь умиротворение и нежность,

— Я люблю тебя, мой господин,— прошептала Белит.

— Не верю.— Рамвас улыбнулся. — Ты так долго противилась, что я не в силах поверить тебе.

— Я сама себе долго не верила, вернее, не хотела верить. Сначала я ненавидела в тебе убийцу моей семьи, злейшего врага, а потом начала ждать твоего прихода, несмотря ни на что, прощая даже бесплодие и черный лотос.

Рамвасу стало не по себе. Чувство вины змеей вползало в душу, и стигиец не понимал, почему ему так стыдно перед никчемной рабыней за поступки, обычные для хозяина и повелителя.

— Я не хотел поить тебя лотосом,— сказал Рамвас, словно бы оправдываясь.— Но Наира сказала, что он должен закрепить ее колдовство. Я не устоял перед соблазном. Ты никак не хотела мне покориться…

— Как же я могла с радостью покориться убийца моего отца, матери, мужа? Я сама не понимаю, почему меня так влечет к тебе, что заставило меня простить тебя…

— Но ведь простила?..— полувопросительно прошептал Рамвас.

— Да.—Белит прижалась к нему всем телом. — Да, да, да.

Горячее дыхание женщины коснулось уха Рамваса, и стигиец почувствовал, что в нем вновь поднимается безумное желание. Его рука скользнула по обнаженному бедру женщины, и ее негромкий счастливый смех был наградой Рамвасу.

…Он ушел поздним утром, когда солнечные лучи начертили на полу золотые узоры, пройдя сквозь зарешеченное окно. Рамвас не хотел будить Белит, вольно раскинувшуюся на измятой постели, но не смог отказать себе в удовольствии поцеловать ее на прощание. Густые ресницы затрепетали, Белит повернулась на бок, прошептав: «Да, Рамвас», и снова задышала ровно и спокойно.

Однако, как только за Рамвасом закрылась дверь, женщина негромко засмеялась. Сколько же откровенного ликования было в этом смехе! По-кошачьи потянувшись, Белит вылезла из постели и вдруг закружилась по комнате в диком танце. Рамвас проглотил приманку, и теперь если Белит не сглупит ни в чем, то поедет в Кеми!

Кеми — большой портовый город, где легко может потеряться дюжина рабынь, и никто никогда не найдет даже следа. А потом будет сладкая, долгожданная месть…

Следующую ночь Рамвас снова правел с Белит. Водоворот страсти захватил стигийца, и Рамвас, понимая это, даже не пытался сопротивляться. Тело Белит сводило его с ума, жаркие стоны опьяняли чувством собственной мужской силы, а длинные разговоры, которые вели утомленные любовники, позволяли блеснуть умом и остроумием.

Однажды вечером разнежившийся Рамвас предложил:

— Хочешь поехать со мной в Кеми?

Сердце Белит забилось, как пойманная птица.

— Конечно, хочу, но надоедать тебе еще и там… Ты и правда хочешь, чтобы мы поехали вместе?

— Очень.— Рамвас покрепче обнял наложницу.

— Когда едем?

— Послезавтра. Собери нужные тебе вещи и выбери что-нибудь понаряднее. Можешь купить, если не найдешь здесь в доме,— я хочу, чтобы ты танцевала перед гостями.

— Как скажешь, но танцевать я буду только для тебя.— Женщина тихо рассмеялась.

Путешествие в Кеми прошло сказочно — внимание Рамваса и его стремление скрасить для возлюбленной все тяготы пути превратили нудную дорогу в подобие праздника. Укрытый коврами возок днем спасал от палящих солнечных лучей, а ночью служил защитой от пронизывающего ветра пустыни. Белит невольно вспомнила дорогу в Сипх, когда скованные рабы были лишены всякой защиты от солнца и ветров, а самодовольные стигийские стражники по ночам отводили самых красивых девушек в свои повозки. Но когда тяжелые воспоминания бередили душу, шемитка только крепче стискивала кулаки, не забывая нежно улыбаться скачущему рядом с повозкой Рамвасу. Позади оставались выжженные солнцем пустоши, где бродили тени забытых богов, возделанные поля и убогие деревеньки, которые Белит, будь на то ее воля, с огромным наслаждением сожгла бы дотла. Вслед им смотрели горбоносые мужчины и закутанные в белые покрывала женщины — если бы она могла, она бы вырезала их всех, без жалости и сожаления. Иногда, заглядывая в колодец своей души, Белит содрогалась от ненависти и злобы, которые переполняли ее, и не могла понять: неужели это она, та самая молоденькая девчушка, еще недавно уверенная, что самое страшное на свете — это немилость Алала?

Наконец на горизонте показались высокие стены древней крепости, сложенные из красного кирпича, а позади плескалось, шумело, переливалось свободное море — последняя надежда Белит. Узкие улочки, по которым ехали повозки Рамваса, были чистыми, а большинство встречных носили яркие, многоцветные одежды — город готовился к празднику.

— Рамвас,— позвала Белит.— Сегодня какое-то торжество?

— Да, нынче в храме Сета загорится новый огонь: наследник королевской крови появился на свет. Похоже, мне придется сегодня оставить тебя одну: если я не приду в храм, найдутся недоброжелатели, что позже мне это припомнят.

— Конечно, любимый. Я буду ждать тебя.

Загородный дом стигийца был точной копией дома в Кеми. Центральная часть отводилась для мужчин — самого Рамваса, его слуг и воинов. Левое крыло служило складом, кухней, мастерскими, а в правом жили женщины. В отличие от кемийского особняка, здесь в правой половине дома давно уже никто не жил, и Белит оказалась единственной обитательницей длинной анфилады комнат. Затхлый запах заброшенного жилья заставил ее сморщим носик, но шемитка все же нашла для себя уголок по душе — большую светлую комнату, расположенную в середине крыла, подальше от жилья старшего евнуха.