Коридоры сознания - [34]

Не успокоившись, я позвонил дежурному по Космоцентру, затем поднял с постели Главного. Объяснить толком ничего не мог, уверял лишь со слов Долина: на корабле ЧП, и оно касается прежде всего полковника Севцова — возможно, его уже нет в живых. Меня терпеливо выслушивали, просили не волноваться. Главный даже пообещал что-то предпринять. И он действительно вскоре приехал, чтобы самому разобраться.

Шел второй час ночи. В зале ЦП собралось с десяток спецов — из тех, кто обслуживал радиокомплекс в ночное время. С появлением Главного все уставились на меня: вот он, баламут, виновник переполоха. Я им еще раз про Долина — был, мол, у него, он мне сказал. Но по рожам видел — никто меня всерьез не принимает, хотя сочувствуют. Кто-то вызвался отвезти домой, побыть рядом, пока успокоюсь. И только Главный засомневался: вдруг Долин что-то знает — Радиобог все-таки! Не мог ли тот, минуя ЦП, получить какое-то известие? Спецы в один голос: исключено! Тем не менее, он зачем-то спросил, как долго идет радиосигнал от корабля, из зоны Р-облака, до Земли. Это даже я знал — семь часов.

—Так... Семь часов, — повторил Главный и бросил взгляд на табло точного времени. — Осталось, следовательно, немногим больше часа.

Вся свита ошалело уставилась на него: о чем это он? Я тоже не мог понять, что значит «осталось»? До чего осталось?

— Вот что, полуночники, — обратился он к онемевшим дежурным, — настраивайтесь на прием. После трех, возможно, пойдут сигналы. Не прозевайте.

Распорядился и ушел.

Где-то под утро проскочила первая радиограмма. Потом один за другим лихорадочно пошли дубли. Корабль заговорил. Вместо начальника экспедиции сообщения подписывал заместитель. Он извещал, что полковник Севцов внезапно покинул корабль. Вышел в открытый космос. Без скафандра.

Когда экспедиция возвратилась, работала комиссия, разбирались. Трясли весь экипаж, всех подряд. Доискивались — обстоятельства, причины, мотивы. В конце концов, пришли к выводу: покончил с собой, самоубийство. Но так и не докопались — почему? Поползли слухи, самые дикие. Поговаривали, что это Р-облако так подействовало. Или еще хлестче — космический сомнамбулизм, метагипноз. И никому даже в голову не пришло искать причины здесь, на Земле.

А ведь было за что зацепиться. Хотя бы выяснить, как мог Долин за семь часов до радиограммы уже знать, что на корабле что-то стряслось и именно с полковником Севцовым. Сердечный приступ прихватил как раз в тот момент, когда Федор сделал такой последний шаг. Я сверял — все сошлось, минута в минуту. Предсмертным криком брат позвал нас — и меня, и Ольгу. Но услышал только Долин.

Сам старик помалкивал, и его никто не спрашивал. Выйдя через месяц из госпиталя, он сразу же подал в отставку. Какое-то время отсиживался дома, а вскоре и вовсе вместе с Ольгой уехал из города.

В последний раз — это было за несколько дней до отъезда — я видел их здесь, в этом кафе. Сидели за тем же столиком у окна. Я подошел, поздоровался и сразу же пожалел — не надо было подходить. Не знали, что сказать, как посмотреть. Я вдруг понял чужие мы. Вот именно, после всего, что было. Жили под одной крышей, хлебали, как говорится, из одного котла, угадывали, казалось бы, кто чем дышит, наконец — Федор... Он повязал нас покрепче кровного родства. И после всего этого — чужие.

А может, как раз в Федоре дело. Что-то он нам доказал...

Ну-ка, посмотри, как они там? Все сидят? Бог с ними, пусть сидят. А нам, пожалуй, пора. Вначале ты, я за тобой. Не хочу, чтобы заметили. Встречаться нам ни к чему. Все ушло, ничего не осталось. Перегорело.