Корень рода - [10]

Федор подождал, пока глаза привыкнут к сумраку, и осторожно сделал два шага туда, где тускло отсвечивала сталь ружья. Огромная расплывчатая тень руки охотника скользнула по закопченной стене, и вот уже ладонь ощутила холодок стволов. Взяв ружье Соловьева, Федор так же тихо отступил назад, к печке, опустился на чурбак против устья, свое ружье поставил возле двери, а двустволку положил на колени.

«Ну вот, мы и встретились с тобой!» — подумал он, переводя дыхание.

3

Это случилось восемь лет назад.

Осень срывала с деревьев последние листья, и они — желтые, розовые, багряные — медленно плыли по черной воде лесной речки Терменьги.

Близилась пора большой охоты — промысел красного зверя, и Федор решил проверить, живет ли в верховье семейство выдры, которое он заметил еще летом, когда сплавлял по речке бревна на ремонт дома.

Федор любил таежную осень. И хоть до верховья Терменьги было не близко, он шел легко, не чувствуя ни усталости, ни утомления. Пестрый ковер листвы пружинил под сапогами, и на душе было светло, и верилось, что предстоящая осень будет добычлива.

Но то ли зима ожидалась суровой и звери чувствовали, что речка промерзнет до дна, то ли мало осталось в Терменьге рыбы, но по всем признакам выдры покинули обжитое место: нигде ни свежих следов, ни остатков трапез, а старые «столовые» завалены опавшей листвой и уже чуть приметны.

В двух местах Федор заметил на грязи следы норки, но за норкой стоило ли идти в такую даль?

Много набродили вдоль речки лоси. Они зимуют здесь каждый год — место тихое, кормное. И на лосей можно бы тут поохотиться, только дороги близко нет: и убьешь, так не вывезешь…

Убедившись, что нет смысла забираться сюда на промысел, Федор повернул обратно, срезая углы лосиными тропами. Вот тут-то он и наткнулся на мертвого быка, который лежал поперек тропы.

Это был старый лось с широкими копытами, но уже потончавшими рогами. Федор сразу заметил, что от рогов тянется к березе желтый от ржавчины стальной трос. Зверь погиб мучительной голодной смертью, угодив в петлю, поставленную на тропе жестокой рукой браконьера.

— Сволочи! — прошептал Федор, разглядывая вздувшегося быка, от которого уже исходил тяжелый дух. — Ни богу, ни черту.

Сам Федор каждый год брал лицензии на лосей. Случалось, из четырех-пяти зверей удавалось отстрелять двух-трех. Пропадали деньги, уплаченные за лицензии, не было заработка. Но никогда он не прибегал к петлям — к этому легкому, но нечестному и дикому способу охоты, при котором без пользы гибнет столько лосей.

Федор достал кисет и стал свертывать цигарку. В этот миг за спиной вдруг раздался резкий окрик:

— Стой!

Федор обернулся и увидел шагах в двадцати от себя егеря Соловьева. Ружье у него было поднято к плечу.

— Ты что, сдурел? — удивился Федор.

— Бросай ружье, стрелять буду!.. — взвизгнул Соловьев.

— Ду-рак!.. — Федор плюнул, в сердцах швырнул на землю недокрученную цигарку и пошел прочь, возмущенный подозрением.

— Стой! — заорал егерь.

Пуля пропахала влажную землю у самых ног. Это было так неожиданно, что Федор чуть не упал. Едва отскочил за осину, вторая пуля жестко ударила в дерево.

— Ты что делаешь?! — вскипел охотник и, не отдавая отчета, выстрелил сквозь кусты туда, где темнела фигура Соловьева.

Он услышал, как вскрикнул егерь и, сознавая, что совершил что-то необратимо страшное, побежал прочь…

Дома не мог ни есть, ни пить. Дрожали руки. На душе было гадко. Ребятишки, чувствуя, что отец пришел из лесу какой-то не такой, забрались на печку и с тревогой и страхом выглядывали оттуда, прячась один за другого.

А Федор сидел на сундуке у окна и курил цигарку за цигаркой. Потом не выдержал. Оделся, взял ружье и бросив сыновьям — матке скажите, вернусь ночью, — вышел из дому.

Солнце висело над самым лесом. Закат багрился, предвещая непогоду. А идти километров пятнадцать, не меньше.

Напрямик пересек поля, выбрался на просеку. Спешил так, что закололо в боку.

Тайга безмолвствовала. Деревья точно оцепенели. И цепенело все внутри у Федора при мысли, что он найдет егеря, истекающего кровью. А тут еще под ноги то и дело подвертываются колоды и валежник, сучья цепляются за одежду, рвут фуфайку. И Федор злится на тайгу, которая встает на пути.

Стало совсем темно, когда добрался до злополучного лося.

Нашел место, где стоял Соловьев. Крикнул. Но даже эхо не отозвалось.

Потом долго шарил лучом фонарика по опавшим листьям — искал и боялся увидеть кровь. Содрогнулся, когда на глаза попал багряный осиновый лист.

К гильзам, которые лежали на земле, не притронулся.

Когда убедился, что крови нет, пошел по следам егеря. Шаг нормальный. Широкий. Ровный. На сердце полегчало: раз нет крови и Соловьев ушел уверенным шагом, ранение не может быть тяжелым. Да и стрелял-то далеко, сквозь ветки, дробью… Правда, дробь крупная, на глухаря была положена. И какой-то дробиной егеря, конечно, зацепило… Только бы не в глаз…

Обратно еле брел. Батарейка села, и шел наугад в кромешной тьме. Хмуро гудела тайга. И гудели ноги. И мысли были мрачные: хоть самое пустяшное ранение, но за выстрел придется ответить.

Казнил себя за горячность. Таил надежду: если дадут условно, с вычетом процентов, это хорошо. А если посадят в тюрьму? И душа стыла: как будет жить семья?..