Корчма на Брагинке - [5]
— Эй, корчмарь! — негромко крикнул с того берега человек. — Давай перевоз!
Никто не ответил. Мы слушали. У меня колотилось сердце. Лошади стояли тихо, — они, должно быть, дремали.
Раздался плеск. Человек, очевидно, бросился в воду и поплыл. Мы увидели его из-за кустов. Он плыл посредине реки, слабо освещенной заревом.
Его сильно сносило. Невдалеке от нас человек вылез — на берег и пошел в лес.
Когда шаги человека затихли, мы медленно поехали дальше.
— Узнали? — едва слышно спросил Севрюк.
— Что?
— Человека узнали?
— Нет.
— Парень к нам вчера приходил. Просил напиться. Его голос. Теперь ясно. Майстры дали знать Гону о поводыре. А это — его человек, гоновец. Он и поджег. Лейзер его перевез на тот берег. Так я думаю.
Севрюк осторожно закурил, прикрыв спичку полой дождевого плаща. Зарево бесшумно качалось в небе. Шумела в корнях река, скрипели колеса. С болот наносило холодный туман.
После этого случая в усадьбе начались очень тревожные дни. Они мне нравились. Мне нравилось постоянное ожидание опасностей, разговоры вполголоса, слухи, что приносил Трофим о внезапном появлении Гона то тут, то там. Мне нравилась холодная Брагинка, разбойничьи заросли, загадочные следы подков на дороге, которых не было вчера. Мне, признаться, втайне хотелось, чтобы Гон налетел на усадьбу, но без поджогов, грабежа и убийств.
Но вместо Гона как-то в сумерки в усадьбе появились драгуны. Они спешились около ворот. Офицер в пыльных сапогах подошел к веранде, где мы пили чай, вежливо поздоровался, извинился и спросил:
— Кто здесь господин Севрюк?
— Я, — ответил Севрюк. — Чем могу служить?
Офицер обернулся к солдатам.
— Эй, Марченко! — крикнул он. — Подведите его сюда!
Из-за спешенных лошадей двое драгун вывели босого парня. Руки его были скручены за спиной. На парне были черные солдатские штаны с выгоревшим красным кантом.
Парня подвели к веранде. Он смотрел в упор на Марину Павловну, как будто хотел ей что-то сказать.
— Вы знаете этого молодца? — спросил офицер.
Все молчали.
— Приглядитесь получше, — сказал офицер.
— Нет, — ответила Марина Павловна и побледнела. — Я никогда не видела этого человека.
Парень вздрогнул и опустил глаза.
Офицер обернулся к Севрюку:
— А вы?
— Нет, — сказал Севрюк. — Я его не знаю.
— Что ж ты, братец, — сказал офицер парню. — Все врешь, что здешний и что ты у господ Севрюков работал в усадьбе. Теперь твое дело — табак!
— Ладно уж! — сказал парень. — Ведите. Ваша сила, только не ваша правда.
Марина Павловна вскочила и ушла в комнаты. Севрюк встревоженно посмотрел ей вслед.
Драгуны уехали. Марина Павловна проплакала весь вечер.
— А Любомирского тот человек спалил до последней косточки. Знаменито спалил. За убиенного хлопчика, — сказал Трофим.
Вскоре я уехал из Иолчи в Киев. Полесье осталось у меня в памяти, как печальная и немного загадочная страна. Она цвела лютиками и аиром среди зыбучих болот, шумела ольхой и густыми ветками, и тихий звон ее колоколов, казалось, никогда не возвестит молчаливым полещукам о кануне светлого народного праздника. Так я думал тогда. Но так, к счастью, не случилось.
Рисунки заслуженного деятеля искусств А. Ермолаева
