Корчак. Опыт биографии - [135]

Вскоре после переезда интернат посетила начинающая журналистка Гута Эйзенцвайг; о своих впечатлениях она рассказала в репортаже, напечатанном в «Газете жидовской». Эта газета, которой владели немцы, содержала прежде всего пропагандистские материалы, но в ней можно найти и множество интересных сведений. Статья, озаглавленная «Дом Януша Корчака для сирот – дело великого друга детей» сочится патокой, но позволяет заглянуть в те призрачные интерьеры, где среди зеркал, шкафов и ширм Доктор играл с детьми в игру под названием «нормальная жизнь»:

На первый взгляд, казалось бы, здесь царит беспорядок, но какое там! При более близком знакомстве выявляется дивная организованность и, что самое удивительное! – организованность, характерная для ребенка, который умудряется своими маленькими, зачастую беспомощными ручками в одной маленькой коробочке обустроить себе прекрасную трех– или даже четырехкомнатную квартиру. И если взрослые скептически покачают головой – ребенок покажет тебе каждую комнату, каждый угол и объяснит их назначение. И действительно, приходится с удивлением признать, что все построено мастерски.

Автор статьи задает вопрос: «Дети, вам тут хорошо?» В ответ «глаза наполняются блеском, на бледных щеках проступает легкий румянец, а маленькие ротики говорят и говорят…». Все состязаются в рассказах о доброте Доктора, «…если накричит на кого-то из детей – то потом вечером или через час приходит и просит прощения. Так ласково говорит и целует, что каждый ребенок сразу же все забывает»{398}.

Корчак, описанный как «великая душа», «гордость еврейского населения Варшавы», пришел в ярость, прочтя эти приторные похвалы, и написал открытое письмо редактору «Газеты жидовской»:

Дом сирот не был, не является, не будет Домом сирот Корчака. Я слишком мал, слаб и глуп для того, чтобы без малого две сотни детей отобрать, одеть, собрать – накормить, обогреть – окружить опекой и проводить в жизнь… Эту великую работу проделали совместными усилиями сотни людей доброй воли <…>{399}

Бедная Гута Эйзенцвайг. Ей, верно, незаслуженно влетело. Она наверняка хотела сентиментальным тоном репортажа смягчить сердца каких-нибудь влиятельных персон, чтобы раздобыть где-то дополнительные порции гороха, крупы, масла для приюта, напоминая о популярности Доктора и международной славе его учреждения. Ведь она не могла не видеть отчаяние, что скрывалось под игрой в дом.

Давно пора рассказать побольше о воспитателях и работниках приюта. О тех, кто кормил, обшивал, драил, стриг, забирал грязное белье и выдавал чистое, пришивал пуговицы, перевязывал, помогал делать уроки, организовывал игры и развлечения, выслушивал жалобы, помогал разрешить недоразумения.

Часто упоминавшийся в текстах Корчака Фелек, которого дети прозвали «Грибком», – это Феликс Гжиб, правая рука Доктора. Его звали Файвел, когда в 1922 году он пятилетним ребенком попал из Пшасныша в Варшаву, а потом в Дом сирот. Он учился с охотой, получил профессиональное образование по специальности «радиотехник». Однако по специальности он не работал, а вернулся в приют воспитателем. В тридцатые женился на девушке по имени Бальбина, которую называли Блимка.

Пани Блимка, выросшая в провинциальном приюте, приехала в Варшаву учиться в семинарии для воспитательниц детского сада. Поселилась в Бурсе Дома сирот, где и встретила Фелека. Окончив семинарию, она тоже устроилась работать у Корчака. В гетто она руководила швейной мастерской, где чинили одежду обитателей Дома. Ее очень любили и постоянно обращались к ней с какими-то просьбами. Дети приставали: «Ой, пани Блимка, миленькая, если не пришьете <пуговицу>, я штанишки на улице потеряю»{400}.

Панна Эстерка – Эстера Виногрон, студентка факультета естественных наук Варшавского университета, тоже воспитательница в Доме сирот. «Незаметная, худенькая, маленького роста, с крохотным лицом, в огромных очках с роговой оправой; у нее были очень густые волосы, спадавшие до плеч; она всегда ходила задумчивой и грустной», – вспоминали друзья. Эстерка была одаренной танцовщицей и мечтала о балете. Она отдавала себе отчет, что у нее нет шансов на успех в этой области. И с тем большим пылом руководила танцевальным коллективом Дома, организовывала разные театральные постановки.

Пани Саба, то есть Сабина Лейзерович, много лет заведовала белошвейной мастерской Дома сирот. Во время оккупации, когда уже не шили ничего нового, а только переделывали и чинили старые вещи, она работала воспитательницей. «Она была добросовестна, взвешивала каждое слово, бродила по дому, словно в полусне, – может, она страдала? Сосредоточенная и какая-то замкнутая в себе»{401}, – вспоминала ее Йона Бочан, практикантка Дома в гетто.

Генек – работник канцелярии Генрик Азрилевич, сын сапожника Азрилевича, который болел angina pectoris, – за неимением свободных мест его положили в изолятор для детей. Генрик перепечатывал на машинке письма и тексты Доктора, а также его «Дневник». Бывало, что у него не хватало времени. Отсюда пробелы в заметках длиной в несколько недель.

Рузя – Ружа Липец-Якубовская, – бывшая воспитанница Дома сирот; получила высшее педагогическое образование в Бельгии, потом работала в Доме воспитательницей.