Коралловый остров из речных ракушек - [21]

Помолчали. Заговорил Кувалдин:

- Мы все сюда не за богатством шли. Мы за красотой шли. Коралловый остров, он не для богатства, для красоты, так я понимаю, Женя? Хотелось всем по-людски, красиво пожить. И всего-то, казалось, пара пустяков... А вот как получилось... Кораллы-то эти самые, наверное, красивущие?! Как домой вернемся, я тебе, Женька, обязательно коралловый остров сделаю. Из ракушек речных. У нас ракушки такие красивущие, ууу! Куда там твоим кораллам! Будет у тебя свой коралловый остров из речных ракушек, и не позарится никто, и красиво, и глазу радостно. Я же как понимаю, чтобы один человек обогатился, надо, чтобы другой настолько же обеднел. Не, на фиг такие богатства...

И настало утро. Расстелил Стоеросов старенький свой пиджачок на заморском песке, и стали они выворачивать карманы...

Когда появились гибралтарские пограничники, на пиджачке лежали четыре обручальных кольца, простенькие сережки, серебряный браслет, медали и ордена, немного бумажных денег. Наши путешественники стояли потупившись, сами стесняясь своей бедности.

- С вас и взять нечего, - брезгливо оглядел их сокровища офицер. Катитесь отсюда, да побыстрее.

- Эй! А кто будет Фуняева возвращать?! - встал у них на дороге Кувалдин.

- Ах, это... - вспомнил офицер. - Можете забрать.

Он сделал знак, и двое пограничников вынесли носилки с кое-как прикрытым одеялом Фуняевым... Они поставили носилки на песок.

Женька подбежала к носилкам, откинула с лица одеяло...

- Как же так, Фуняев?! Как же так?! - тихо вскрикнула она...

- Тихо! Тихо! Не надо резких движений! Вы под прицелом пулеметов! Сердечный приступ. Бывает... Если вы хотите делать глупости, то некому будет похоронить ваших мертвых, и вас самих...!

Женька провела по лицу Фуняева ладонью, нежно и ласково, закрыв ему глаза. Рядом вздохнула бабка Оладья:

- Если беда, так кругом беда! Куда мы теперь?

- А куда теперь? - горько развел руками Ползунков. - Теперь только домой. Живым можно шляться где угодно, по всему свету, а вот им, - он указал на Колупаева и Фуняева, -им обязательно домой надо. Жить можно где угодно, умирать надо на Родине.

- Что-то я сомневаюсь, что нас после всего отсюда живыми выпустят, произнес задумчиво мэр.

- От сумы, как от тюрьмы... - махнул Стоеросов. - Пускай попробуют. Нам теперь действительно терять нечего...

Глава четырнадцатая

Впереди - Громилин, сзади - смерть. "Эти люди числятся за

Россией." "Не делай этого, Блудилин!" Общее дело. Бедные люди

великий народ.

А что им было терять?

Пошли они в ту сторону, откуда пришли. Несли с собой не мешки с заморским золотом, несли на самодельных носилках товарищей своих горемычных.

А впереди - Громилин, а сзади смерть нависла на верблюдах верхом, опомнившись, догоняет черная смертушка...

Только-только они на горочку поднялись, вот он - Громилин. Ждет. Во всей своей неотразимой суровости ждет. Не для прощения ожидает.

Замялись путешественники. Вперед - боязно и стыдно, назад - еще хуже. Спинами стволы чувствовали, стволы, готовые разорвать тела свинцом. Их худые, беззащитные тела...

И раздался голос Громилина:

- Только попробуй, выстрели, макака! Я из тебя самого решето сделаю! Вы меня знаете! Эти люди за Россией числятся! Перед ней им ответ держать...

Завертелась верблюжья конница, старший прокричал:

- Мы не будем стрелять, Громилин! Сейчас не будем. Но ты их не получишь. Мы ночью пустили ток по проволоке на своей стороне границы. Мы подождем до темноты, а ночью мы с ними разберемся... мы подождем. Я терпеливый, Громилин. Хотят уйти? Пусть идут!

В это время раздался вопль бабки Оладьи:

- Васькааа! Блудилиииин! Не делай этого! Вернись!

Все обернулись и увидели, что Блудилин мчится к проволоке, по которой пустили ток. Он добежал и собрался помочиться на нее, словно на забор в родной деревне. Он, казалось, не слышал, что ему кричат. Глаза у него стали невозможно шалыми. Он проорал в сторону верблюдов и всадников:

- Не пройдем, говоришь?! Иди, пиписьками померяемся! Боисси?! Ну, тогда передай своим бабам, что ты видел у Блудилина! Я пошеоооол!...

Раздался страшный треск, полетели во все стороны искры, жутко запахло, разлетелись, взрываясь, фарфоровые предохранители...

Громилин орал:

- Чего стоите, бараны?! Бегом! Он же вам дорогу освободил!

И они побежали. Только бабка Оладья замешкалась у того места, где мгновение назад стоял Васька Блудилин. Она аккуратно замела ладошками в платочек горстку пепла пополам с рыжим песком, аккуратно завязала платочек, перекрестилась и пошла через проволоку. И тут раздался выстрел. Бабка споткнулась, протянула платочек дочери:

- Подержи, доча. Устала я что-то... - сказала она, оседая.

И присела она на вечный отдых. Майор хотел помочь ей подняться, но увидел кровь и неживое уже лицо.

- Ах, сукииии! - проревел он, хватаясь за пулемет. - В спину, сволочи?!!!

И майор затрясся в пулеметной отдаче, словно в рыдании.

Он стрелял, и лента выплевывала пустые гильзы, выбрасывая из седел всадников на сопредельной стороне.

В ужасе метались они, не находя спасения... Лента выбросила последние патроны, давно уже никого в живых не осталось из соседних пограничников, а майор все нажимал и нажимал гашетку...