Коралловые четки - [17]

— Я наведу скуку на вас, прелестная мечта, — ответил я печально. — Какой интерес можете вы найти в моих химических анализах?

— Не думайте, что я совершенная невежда. Я имею высший диплом и немного знаю химию. В какой области работаете вы по преимуществу?

— Я изыскиваю практический способ удалить из вина сернистую кислоту или, по крайней мере, избыток этой кислоты. Вам известно, что большая часть сернистой кислоты, получающейся от пропитывания бочек серой и от сцеживания, превращается в серную кислоту и сернокислые соли. Я хотел бы найти вещество, могущее заменить серную кислоту.

— Вы рассчитываете на успех?

— Надеюсь. Я сделал множество опытов, которые обещают удачу. Если мне посчастливится, тогда я, пожалуй, верну моей матери былой достаток.

— Хочу, чтобы ваши желания исполнились, — сказала мне Тень серьезным тоном.

Наш разговор принял вскоре более интимный характер: мы поговорили о нашем странном ночном существовании, об удовольствии, которое нам доставляют беседы в ночной тиши. Я заметил, что Тень, по-видимому, так же рада меня видеть, как я сам бываю счастлив, приходя к ней. Я имел большое желание спросить, как ее зовут, но не посмел. У меня было какое-то безотчетное отвращение к расспрашиванию: мне казалось, что расспросы разобьют мое хрупкое счастье.

— Какая жалость, что все это — лишь сон! — сказал я, вздыхая. — Как жаль, моя прелестная иллюзия, что вы — не живое существо!

Тень грациозно скрестила ноги, закинула руки за голову и весело откинулась назад, заливаясь смехом.

— Как мне вас жаль, о, трудолюбивый призрак! Что могу я сделать, чтобы убедить вас в моей реальности? — Говоря это, она встала и направилась к столу из розового дерева, на котором лежали бумаги. Я хотел пойти за ней, но почувствовал, что на меня напало невыносимое оцепенение и, когда сознание опять вернулось ко мне, я лежал у себя на постели; был уже совсем день; моя мать стояла около меня.

— Как ты долго спал сегодня, дитя мое, — сказала она мне. — Не болен ли ты?

Я успокоил мать и едва успел одеться, чтобы не опоздать в университет. Там меня ожидала настоящая каторга. Дюрье поручил мне работу очень важную и хорошо оплачиваемую, но которую требовалось окончить в сорок восемь часов. Мне пришлось провести в лаборатории две ночи в понедельник и во вторник. Я подбодрял себя кофеем, успел окончить к сроку порученный мне длинный анализ и был счастлив похвалами, которые тем заслужил. Вчера я лег спать в пять часов пополудни: пообедал наспех и заснул как сурок.

— Я очнулся в голубой комнате; там никого не было. Я стал бродить по большому дому, сошел вниз, обошел гостиные, столовую. Везде было пусто. Я слышал шум только в том направлении, где предполагал кухню. Я опять вернулся в голубую комнату и сел в кресло, в котором провел последние ночи. Я начал размышлять о моем странном сновидении, и размышления эти только усилили мое недоумение.

— Сообщите мне эти размышления, — попросил я Леира.

— Вот они. Я ощущал некоторую, очень приятную теплоту и испытывал то спокойствие, то благополучие, которое всегда чувствую около молодой девушки и Тени, столь на нее похожей, а также, хотя и в меньшей степени, от прикосновения к коралловым четкам. Не бывает состояния, когда бы мой ум был более ясен, мысли более отчетливы, память более тверда.

Я начал анализировать свои умственные способности: прежде всего память. Я без запинки ответил себе отрывки XI песни Одиссеи, которые заучил в классе риторики. Я был поражен аналогией между моим состоянием и состоянием теней, описанных Гомером. Я повторил слова, которыми Улисс обменивается со своей матерью: он пробует обнять ее, она же исчезает, как тень или как сновидение, и говорит ему, что «таково состояние умерших, когда их сила лишена мяса и костей, сожженных на погребальном костре, когда душа покинула их побелевшие кости; тогда душа порхает, как греза».

На этой мысли я остановился надолго: никогда я не находил столько истины и столько прелести в стихах старого греческого поэта. Потом я продолжал экзаменовать себя: попробовал вспомнить сложные химические формулы; они сами собой восставали в моей памяти. Окончив это, я захотел проанализировать свое положение.

В каком состоянии находился я?

По-видимому, в обыкновенном состоянии моего ума; мне только казалось, что я потерял свое материальное тело. Временно я оставил в стороне эту сторону вопроса, предоставляя себе позже разобрать ее. Итак, по моему рассуждению, я находился в полном обладании всеми моими способностями.

С 28 ноября я живу в мире фантастическом. Создан ли этот мир моей фантазией?

Сначала я должен был допустить, что не имею никакого средства убедиться в верности моих рассуждений. Если все это — только одна видимость, то и моя логика могла быть такой же. Я мог вообразить, что точно повторил стихи Гомера, что правильно вспомнил химические формулы: в действительности, все это могло мне присниться, и во сне я мог удовольствоваться знанием неполным или простым пустословием, чепухой, имеющей ценность только в сновидении.

Этот вывод не обескуражил меня. Если все это — мой сон, то он, действительно, необычен. Почти каждую ночь я прихожу в определенное место; я дошел до того, что знаю голубую комнату лучше собственной. Все подробности поразительны по реальности.