Корабли Санди - [46]

Гришка Кочетов тоже учился вместе с Ермаком. Учиться он вообще не любил, больше любил хулиганить. Отца у него нет, а мама работает на морзаводе крановщицей и решила, что, раз он не хочет учиться в десятилетке, пусть идет в ремесленное, а потом на завод.

Этот Гришка меня терпеть не мог, обзывал «красавчиком» и «маменькиным сынком», за что я его не раз лупил, отнюдь не как маменькин сынок. Правда, и мне изрядно доставалось. Он подлый и норовил обязательно в лицо, чтоб остались следы и все видели.

— Пусть твоя мамочка полюбуется! — кричал он мне вслед, оставив под обоими глазами синяки.

Гришку за хулиганство не раз водили в детскую комнату при милиции, но, сделав внушение, выпускали. И Петр Константинович говорил по душам, только на Гришку никакие внушения не действовали. Озорство — его призвание! И вдруг оказалось, что он ужасно любит слушать. Сначала он не подходил близко, прислушивался издалека, но потом не выдержал и стал садиться все ближе и ближе и смотрел мне прямо в рот. С тех пор он уже не изощрялся на мой счет, а как увидит, спрашивает кротко: «Эй, Санди, будешь сегодня рассказывать?» И если я скажу, что нет, у него аж лицо вытянется.

Воспитатель тоже было стал им вечерами рассказывать, но они послушали разок-другой и улизнули. Тогда он запретил мне туда ходить. Я целую неделю не ходил, и они всю неделю дулись в карты. И воспитатель сдался. За мной послали целую делегацию с Гришкой во главе.

Постепенно и я перестал злиться на Кочетова — уж очень он хорошо слушал. Если бы он на уроке так слушал, вот бы учителя были им довольны!

А когда я рассказывал «Таинственный остров» Жюля Верна, ребята сделали большую карту Таинственного острова. Там и гранитный дворец, и мыс. Учителя приходили смотреть эту карту, и географ вздыхал, потому что на уроках ему ни разу так не сделали. И сами. Никто ведь их не заставлял. Это был сюрприз мне.

«Таинственный остров» многие читали, но тоже слушали и даже уверяли, будто у «Санди как-то интереснее».

Вообще эти два года прошли тихо. Дома у нас все работали, где и прежде. Папа уже был начальником цеха. В этом году он заканчивал судостроительный институт и ночами писал дипломную работу. Время от времени приходилось вызывать «скорую помощь»…

Иван Баблак стал отличным монтажником. Дедушка Саша очень им доволен. Баблак жил в общежитии. Ему сказали: как только женится, сразу дадут комнату. Но он пока не хочет жениться. Он вбил себе в голову, что хорошая девушка не пойдет за бывшего вора-рецидивиста, а на плохой он сам не хочет жениться. Иван часто бывает у Ермака и у дедушки. Когда Баблак поступил на вечернее отделение судостроительного института, дедушка предложил переехать к нему: мол, они с тетей Ксенией все равно решили сдавать одну комнату. Иван охотно перебрался. Ему надоело мотаться по общежитиям. Иван говорит, что инженеру скорей поверят, что он больше не будет воровать. И не посмеют «тыкать в глаза» прошлым. Такие, как бабушка, несомненно. Мама, например, смотрит глубже. Какая душа у человека. И это, по-моему, правильно.

Когда Рождественскому пришлось уйти на пенсию, он сначала сильно загрустил. Жена у него давно умерла, только и есть что Лялька. Но потом он взял себя в руки и решил для окончательного успокоения пройти пешком через горы одному ему известной тропой и спуститься к Священной роще. Что это за роща, Лялька не знала. Знала только, что в молодости Петр Константинович каждый год ездил туда с женой, Лялькиной матерью. У них двадцать лет не было детей. Потом родилась Лялька, а мать ее умерла, — так она ее никогда и не видела, только что на портрете. Я много раз смотрел на этот портрет. Просто необыкновенное какое-то лицо — хочется смотреть и смотреть. Я все старался понять, в чем его прелесть, и наконец разобрал: в выражении рта — нежном и грустном, а глаза правдивые и пылкие. Может, это только на портрете? А Лялька похожа на отца и скорее дурнушка, чем красивая. Разве что глаза материны.

Когда жена умерла, Петр Константинович больше не ездил в Священную рощу. Он так и не забыл свою жену и больше не женился, — сам воспитывал Ляльку. И вдруг собрался в эту самую рощу. Лялька просто в ужас пришла. Значит, ему настолько тяжело, что тяжелее все равно уже некуда…

Они собрались тогда вдвоем. Каждое лето старый географ ходил с учениками по туристским маршрутам. Иногда пешком с рюкзаком за плечами, чаще на боте «Орленок», который он сам с ребятами и смастерил. В нынешнем году другой учитель поехал с учениками на «Орленке».

И вот Лялька надумала собрать туристскую группу, чтобы отцу было не так одиноко, и пригласила меня, Ермака и Вовку.

— Ату можно взять? — спросил я Ляльку.

— Ату никак нельзя! — не задумываясь, отрезала Ляля. Но Петр Константинович разрешил. Гришка, узнав, что мы собираемся в маршрут, сам напросился (его-то мама очень довольна!), а Ивана Баблака предложил пригласить Ермак, так как у Ивана как раз отпуск и он не знает, где его провести.

Так мы отправились, восемь таких разных, в путь, к неведомой Священной роще, где был когда-то счастлив наш Петр Константинович. Продуктами ведал Иван Баблак, он же и нес на себе втрое больше, чем каждый из нас. Деньги на питание мы собрали в складчину, кто сколько мог. Вечером разбивали палатку, готовили ужин — здесь хозяйничала Лялька, а мы только все бегали по ее поручениям да собирали топливо.