Корабли надежды - [3]
Но, пожалуй, прав умница Кочубей — хуже всего раздел Турции, лучше всего ее сохранение: «Турки — самые спокойные соседи, и потому для блага нашего лучше всего сохранить сих естественных наших неприятелей».
— А где же наш адмирал-президент? — очнувшись от раздумий, спросил Павел о своем любимце — престарелом адмирале Кушелеве, назначенном возглавлять Адмиралтейств-коллегию>{11}.
— Григорий Григорьевич занемог, Ваше Величество, — скрывая ухмылку, быстро произнес Безбородко и добавил: — Да что толку, когда бы он и был: Адмнралтейств-коллегия и в месяц не решит, что делать.
— А ты-то что предлагаешь?
— Надо бы, Ваше Величество, с Селимом договориться, а пока Мордвинову указать, чтобы помог Ушакову корабли быстрей вооружить, да побеспокоился Одессу и Ахтиар укрепить, и чтобы свои споры-раздоры с Федор Федоровичем кончил. Флот-то ведь тому вести.
Павел удивленно вскинул голову, подозревая подвох со стороны ярого сторонника союза с Францией. Ведь союз с Портой — это война с французами. Но Безбородко спокойно смотрел в глаза Павлу, его вид был серьезен и строг.
— Ну, а ты что скажешь, генерал? — уже предвидя ответ, спросил Павел Растопчина.
Тот немного помедлил, как бы раздумывая, и ответил так же решительно:
— Порта, Ваше Величество, всегда с Францией в друзьях была. Французы им флот ставили и армию учили, хотя и без успеха особого. Селим также еще, видно, не забыл, какого ему страху нагнал Ушаков после Калиакрии>{12}. Он ведь его уже в Босфоре видел. Хотя, думаю, и помягчает теперь, когда Бонапарт Египет пойдет у него воевать, но веры ему давать нельзя, легко с ним не будет. Порте сейчас бы через Виктора Павловича Кочубея — посланника нашего в Константинополе — помощь и союз предложить да направить туда тайного советника Томару Василия Степановича в поддержку. Томара-то с магометанами не раз имел дело, знает их повадки, да и языкам учен.
— Это какой Томара, тот, что в 1782 году к шаху персидскому Али-Мураду посылался, да не успел доехать? — спросил Павел, поворотясь к канцлеру.
— Тот самый, Ваше Величество. Когда Али-Мурад номер, а вместо него Исфаганью завладел Ага-Мухаммед, Томару и вернули.
— Вот, доигрались! — Павел вновь закипел, — Доигрались с Директорией! Хорошо, если Бонапарт в Египет пойдет, как вы тут говорили, а если в Босфор? Вас тогда обоих в Крым пошлю!
Павел помолчал, а потом решительно приказал:
— Пиши, канцлер, указы. Флот вооружить немедля, пусть Ушаков идет к Босфору! Армию готовить! Пошли к Суворову генерал-майора Прево, он со стариком дружен, пусть спросит, что тот о войне с французами думает. Да адмирал-президента возьмите, пусть подумает тоже. Денег дайте Ушакову, но не жалейте. Кочубея отзовите, он здесь нужен, а вместо него пошлите Томару!
Так кончилось выжидание. Известия, полученные русским двором в двадцатых числах июля 1798 года, действительно были важными. Они послужили последним толчком к решению русского правительства вступить в давно сколачиваемую Англией вторую коалицию против республиканской Франции.
Вильям Питт Младший — английский премьер-министр — мог торжествовать: наконец-таки Россия вместе с Англией, Австрией, Портой, Неаполем и Сардинским королевством станет участницей коалиции, которая попытается нанести поражение Французской республике и восстановить в Европе свергнутые монархии.
Однако ничего более противоестественного, чем этот союз, быть не могло. Вековые враги — Россия и Порта, только шесть лет назад заключившие мир после страшных поражений, нанесенных русскими (на море от Ушакова, а на суше от Суворова), стали вдруг военными союзниками.
Австрия и Англия тоже забыли на время о своих распрях из-за венецианских владений.
Участники этой коалиции не имели общих политических целей. Каждый из них стремился за счет другого получить свою выгоду. Австрия хотела русскими штыками вернуть Италию; Англия — получить помощь русского флота и блокировать Наполеона в Египте; Россия — утвердить свое влияние на Ионических островах в Средиземном море, оказать поддержку борьбе славянских народов Балканского полуострова против господства османов.
Эта цель ставилась еще перед экспедицией адмирала Спиридова>{13} в Архипелаг>{14} в 1769 году, но тогда восстание греков было потоплено в крови властями Оттоманской Порты до прихода русской эскадры.
Австрийскому и английскому кабинетам не было дела до этих целей. Они рассчитывали на то, что после решения важных для них задач русские войска и флот вернутся в свои пределы, оставив союзникам плоды побед, добытые русской кровью.
Нельзя сказать, что русские дипломаты, да и сам Павел I, не видели скрытых пружин коалиционного союза, но ненависть к республиканской Франции, страх перед тем, что пожар революции перекинется на Россию, заставляли закрывать глаза на коварные умыслы союзников. Слова «свобода, равенство, братство» как кнутом гнали Павла I в антифранцузскую коалицию.
