Корабли атакуют с полей - [29]

А с пароходов и боевых судов шла стрельба из пулемётов и малокалиберных пушек.

На всех парах шла «Межень», и с верхней палубы её бешено строчил пулемёт. Английские самолёты давно пролетели и точками виднелись на горизонте, а судно командующего продолжало стрелять.

Совсем недавно был отдан приказ об экономии патронов, а здесь шла стрельба совершенно бессмысленная.

— Прекратить огонь! — крикнул я в рупор. Но пулемётчики, словно не слышали, продолжали стрелять, а «Межень» не сбавляла хода. Мотор катера работал на всю мощность и медленно догонял пароход. Когда мы с ним поравнялись и подошли к борту, я, взбешённый, выскочил на палубу «Межени» и... ужаснулся! Вся палуба была залита кровью, на ней валялись трупы моряков. Один, бледный как полотно, сидел на бухте каната. Он безучастно взглянул на меня и опустил голову.

— Что случилось? Говорите! — Но моряк не ответил. Я взял его безвольно висящую руку и нащупал пульс. Несколько раз он глухо стукнул и... остановился, — человек умер. Остальные все были мёртвы... Сзади трубы зияла большая дыра... В судно попала самолётная бомба...

Англичане «честно» заработали двести пудов белой муки.

Новые сапоги

Удивительные дела творились на фронтах гражданской войны! Мы нередко не знали, что будет завтра, через час, а иногда и через минуту. Так быстро менялась военная обстановка. Связи у нас в те времена почти не было.

Мне часто приходилось допрашивать белогвардейцев, которые являлись к нам с самым независимым видом, словно в свою часть.

— Бросьте баловаться, ребята, зачем сняли погоны? Скажите лучше, где их благородие, господин поручик? — спрашивал бравый белогвардеец, одетый в добротный английский костюм.

Мобилизованных белыми мы легко отличали от добровольцев. Достаточно было взглянуть на потрёпанную шинель, старую гимнастёрку и рваные сапоги, и судьба человека решалась. Отбирали только оружие и отпускали на все четыре стороны.

Но белые офицеры и добровольцы были нашими врагами. Им не было пощады, а они не щадили нас. Но мы старались разбираться, кто чем дышит! А им было безразлично! Попал в плен матрос — к стенке, а про командиров и комиссаров и говорить нечего! Расстрел — и больше никаких!

Вот почему никто из наших не сдавался! Расстреляют все патроны, а последнюю пулю себе!

И всё-таки совершенно неожиданно попадали в плен и наши.

Мы с Родионом раз чуть-чуть не влипли! Всё вышло из-за его новых сапог. В награду за хорошее поведение и смелость мальчику выдали флотские сапоги. Правда, они были ему велики и их приходилось набивать сеном, чтобы они не хлябали. Но это ничуть не смущало мальчика, и он очень гордился своей обновой.

В то время корабли нашей Волжской военной флотилии стояли под Царицыном, который был занят белыми. Однажды у нас вовсе прервалась связь с ушедшими вперёд моряками.

Стрельбу с кораблей пришлось прекратить: неизвестно было, где неприятель, а где свои. Чтобы выяснить обстановку, я съехал на берег.

Меня встретил плотный, коренастый начальник штаба Гудков.

— Ну, Владимир Фёдорович, — обратился я к нему, — показывай, где у тебя наблюдательный пункт. Посмотрим, что делается на белом свете!

— Это можно, идём! — сказал начальник штаба, вскидывая на плечо винтовку.

На окраине деревушки мы поднялись на чистую безлесную горку. С неё открывался широкий вид на поля и бахчи, окружавшие город.

Далеко, в дыму разрывов, виднелись чёрные фигурки. Они то соединялись в небольшие группы, то разбегались, но двигались всё вперёд. Это были моряки.

Гулко ухали пушки, чуть слышно доносилось таканье пулемётов.

Бурые клубы дыма стояли в воздухе. Бой был в разгаре...

Вдруг вдали показалась какая-то тёмная полоска. Она быстро расширялась и застилала горизонт. Я взглянул в бинокль и... ахнул. Это была неприятельская кавалерия! Подобно чёрной туче двигались плотные колонны всадников и охватывали поле боя. Наши воины замыкались в круг.

— Даавв...ай аррр...тиллерию сккк...орей! — заикаясь крикнул Гудков.

— Бегу за телефонным аппаратом! Отсюда будем корректировать огонь! Следи за конницей! — И я бросился вниз, на берег.

На катере быстро добрался до своего судна, схватил телефонный аппарат и вернулся на берег. Крутой тропинкой я побежал в гору, а вслед за мной, разматывая катушку с проводом, бежал Родион.

На горе, у крайней избушки, где был штаб, какие-то люди привязывали к забору лошадей. За плечами у них висели винтовки. «Что за чёрт! — удивился я. — Откуда здесь красноармейцы?»

Мы взбежали наверх и остановились, чтобы отдышаться. С другой стороны оврага на нас удивлённо смотрели вооружённые люди. Один держал в руке «лимонку» — гранату.

— Наши здесь? — крикнул я.

— Сам-то не видишь, что ли! Какие наши?

— Как какие! — рассердился я. — Матросы!

Люди вдруг засуетились, словно чего-то испугались. Один вскочил на коня, другие торопливо сдёргивали с плеч винтовки.

— На них погоны! Это беляки! — быстро шепнул Родион. — Бежим.

Мы в момент развернулись и побежали вниз по тропинке. Сзади, где мы только что стояли, взметнулось бурое облачко и громыхнула граната.

Над головами засвистели пули...

Белые, увидев, что у нас нет оружия, бросились в погоню. Родион вдруг упал и даже перевернулся через голову.