Корабль уродов - [8]

Она скинула одеяло и села. С каких пор ей снова снятся осмысленные сны? С каких пор ее волнуют эти громкие, беспокойные дети? И что за гротескное болезненно-цветное воспоминание?

Да, на редкость отвратительный сон.

III

Глядя на тусклую улицу за стеклом, облокотившись на подоконник, Вренна беседовала с симпатичным юношей, черноволосым и большеглазым, подозрительно напоминавшим актера из романтического фильма, который она только посмотрела.

Они говорили об убийствах.

— Разве нельзя сказать, что жестокость в крови у человека? Ведь это первобытное состояние: инстинкты охоты, инстинкты защиты… Каждый человек жаждет убийства. Просто его сдерживают. И даже не законы, а внедренные с детства понятия добра и зла. Так? И люди искренне считают, что это их родная добродетель, присущая лично именно им. Но это заблуждение? Добродетель, жалость, милосердие — это всё извне… это будто имплантаты. Их вращивают в людей, чтобы было легче управлять обществом.

Вренна отвлеклась на прохожего, ведущего на веревке странное мохнатое существо вроде кораблиста. А, точно, это собака, — вспомнила она и вернулась к внутренней беседе.

— То есть, всё дело в воспитании? — продолжила она. — И чтобы вырастить убийцу, достаточно просто не говорить ему, что убивать нехорошо?

— Ну да, именно так.

— В таком случае, если приучать к убийствам…

— …ничего не изменится. Жестокость — она в крови. Вопрос только в том, ставят человеку блокатор или нет. Априори всем нравится убивать. Это… высшее наслаждение.

— Да нет. Убийство не вызывает никаких эмоций.

— Как оно может не вызывать эмоций? — поразился вымышленный юноша. — Ты только представь: испуганная жертва в твоих руках, ты чувствуешь ее сердцебиение, заламываешь руки, хватаешь за волосы… и раз — ножом по горлу! И кровь хлещет фонтаном, и всё в крови… потрясающе!

— У тебя какие-то романтические представления. В смерти нет ничего завораживающего или интересно. Она просто грязная, просто разрушение тела. И я никогда и не находила в ней ни удовольствия, ничего…

— Но ты должна бы, — укорил ее воображаемый собеседник, но она пожала плечами.

— Никогда меня это не вдохновляло.

— Ты просто брезгливая.

— Да, иногда…

Тем временем в соседней комнате Алита и Алексей смотрели мелодраму. То есть, Алексей сочинял хитрое письмо поставщику, а Алита орудовала на гладильной доске, в то время как мелодрама болталась в телевизоре ненавязчивым фоном. Периодически они поглядывали друг на друга и перекидывались беззлобными язвочками.

На столе негромко завибрировал телефон, и, поставив утюг на безопасную грань, Алита подняла трубку.

— Здравствуй, Джек.

— Привет, — смято отозвался сухой голос. — Я, эм… э… Как поживаешь?

— Нормально, — ответила она скорее вопросительно: не для того же он звонит, чтоб узнать, как она поживает.

— Ты… — прорвавшийся наружу искренний тяжелый вздох. — Ты не забирала Вренну?

— Забрала, — раздраженно откликнулась Алита.

Телефон громко зашуршал, когда на том конце, не сдержавшись, выдохнули с облегчением.

— Она… в порядке?

— Да, в порядке. Но ты мог бы и получше следить за нею.

— Ой, ладно тебе. Нашлась великая воспитательница, — фыркнул он, возвращаясь к своему привычному закрытому и язвительному состоянию. — А ты могла бы удосужиться и позвонить мне, чтобы я зазря в ее Гвоздь не мотался.

Алита закатила глаза:

— Всё? Ты узнал всё, что хотел?

— Да, благодарю, до связи, — и телефон часто и нервно запикал.

Возвращаясь к глажке, Алита пересказала разговор Алексею, и тот хмыкнул:

— Ну, хорошо хоть сейчас позвонил поинтересоваться — спустя месяц!

— Да уж, — поддакнула жена, чувствуя, что всё же немного кривит душой. Брат вызывал в ней резкую антипатию, но при этом она понимала, что под его опекой дочь прожила почти всю сознательную жизнь, он воспитал ее, и глупо сейчас заявлять, якобы она, Алита, может лучше позаботиться о ней. К тому же Джек должен был сильно переживать о Вренне, чтобы решиться на такой звонок, и выходит, он уже не тот бесшабашный, жестокий, вредный и глупый подросток, каким она его помнила — значит, он взрослеет.

IV

Мартовская капель сменилась майским солнцепеком, летними грозами и, наконец, августовскими дождями — и всё это время Вренна провела в городе Сплинте с матерью, ее гражданским мужем и двумя непоседливыми детьми. Такое богатство переживаний, открытий, истерик и восторгов было у нее разве что в раннем детстве, когда глаза жадно бегают по камушкам и погремушкам, а руки норовят любую интересную находку засунуть в рот.

Ей было почти впервой спокойное, здоровое общение с людьми, и уж подавно ее совершенно выбивали из колеи дети. Доверчивый взгляд карапуза и испытующий — шестилетнего мальчишки. Что делать с ними, как отвечать на их улыбки? И откуда в них столько притягательности, чем они заслужили ее добрые чувства?

За что ни возьмись — всё в этом городе, в этой квартире было иным. Слышать чужие разговоры по ночам. Видеть из окна оживленный город. Заглядывать в холодильник и замирать в его прохладном облаке, выбирая странную, неизвестную, но вкусную еду. А еще много ягод! Как же она любит ягоды, как же она радовалась раньше, когда Джек привозил ей их в Гвоздь.