Корабль мертвых - [13]

Но ни в карманах, ни в швах у меня они не нашли того, чего искали. Хотелось бы мне знать, чего, собственно, ищут всегда эти люди и зачем они выворачивают карманы? Дурная привычка – и больше ничего.

– Мы знаем, чего ищем… Об этом вам совершенно нечего беспокоиться.

Этот ответ не мог меня успокоить. Найти им, однако, у меня ничего не удалось. Я убежден, что до конца мира одна половина людей будет обыскивать карманы, а другая – позволять себя обыскивать. Быть может, вся борьба человечества имеет целью установить, кто вправе обыскивать карманы и кто обязан подчиняться обыскам, платя еще деньги при этом.

Окончив церемонию обыска, один из чиновников обратился ко мне:

– Вон там дорога на Роттердам, идите прямо по этой дороге и больше сюда не показывайтесь. И если вы еще раз наткнетесь на пограничную стражу, то не надейтесь отделаться от нее так легко, как вы отделались от нас. Что, у вас в Америке есть, что ли, нечего, что вы все приезжаете объедать нас? У нас своим не хватает.

– Но ведь я здесь вовсе не по доброй воле, – возражаю я.

– Удивительно, это говорят все, кого бы мы ни поймали.

Вот так новость! Значит, не я один шатаюсь здесь, в этой чужой стране.

– Ну идите. И не сбивайтесь больше с дороги. Уже светает, и мы сможем отлично видеть вас. Роттердам – хороший город. Там много кораблей, на которых всегда нужны моряки.

Сколько раз я уже слышал это. Эти частые повторения одного и того же должны бы уже стать научной истиной.

По дороге проехал воз с молоком; он подвез меня немного. Потом меня нагнал грузовой автомобиль, и этот подвез меня. Потом мне повстречался крестьянин, который гнал в город свиней. Так, миля за милей, я приближался к Роттердаму. Пока люди не имеют никакого отношения к полиции и пока они не хотят, чтобы их считали за людей, имеющих к ней какое бы то ни было отношение, до тех пор они могут быть милыми существами, вполне разумно мыслящими и нормально чувствующими. Я доверчиво рассказывал людям о всех своих злоключениях и о том, что у меня нет никаких бумаг, и все они были очень добры ко мне, дали мне поесть, дали мне сухой теплый угол, где я мог переночевать, и добрый совет, как наилучшим образом обойти полицию.

Удивительное дело! Никто не любит полиции. И при ограблении полицию зовут лишь потому, что не позволено самим расправляться с грабителями и отбирать у них награбленное.

IX

Тридцать франков, размененных на голландские гульдены, дали немного. Но ведь на деньги все равно нельзя полагаться, если под рукой нет ничего другого.

Гуляя у гавани, я увидел двух мужчин, направлявшихся в порт. Когда они приблизились ко мне, я перехватил кое-что из их разговора. Ужасно смешно слышать, как говорят англичане. Англичане утверждают, что мы не умеем говорить на чистом английском языке; но язык, на котором говорят они сами, безусловно, не английский язык. Это вообще не язык: ну да все равно. Я ведь ненавижу этих красноголовых. Но и они нас не переваривают. Итак, мы квиты. Это длится уже, по крайней мере, полтораста лет, а может быть, и гораздо дольше.

Попадешь, например, в какую-нибудь гавань, в которой их полным-полно, как ежевики на кустах в хороший урожай, в Австралии, Японии, Китае – все равно, где бы то ни было, – захочешь раздавить стаканчик, зайдешь в ближайший кабак. Там они сидят и стоят вокруг столов, и не успеешь открыть рта, как начинается потеха.

– Эй, янки!

Не обращая внимания на этих быков, выпиваешь свою бутылку и собираешься уходить.

Вдруг из какого-нибудь угла раздается голос:

– Who won the war (кто победил), янки?

Хотел бы я знать, какое мне до этого дело? Я не победил, это я знаю наверно. И те, что считают себя победителями, тем тоже не приходится смеяться; они были бы рады, если бы никто об этом не говорил.

– Эй, янки!

Что тут скажешь, если ты один среди двух дюжин красноголовых быков? Скажешь: «Мы!» – будет потасовка. Скажешь: «Французы!» – будет потасовка. Скажешь: «Я» – они рассмеются, и все же будет потасовка… Скажешь: «Английские колонии: Канада, Австралия, Новая Зеландия, Южная Африка» – будет потасовка. Не скажешь ничего – значит: «Мы, американцы!», и опять будет потасовка… Сказать: «Вы победили!» – было бы бессовестной ложью, а лгать мне не хочется. Значит, так или иначе будет потасовка; от нее никак не избавишься. Вот они каковы, эти быки, а нам еще говорят: «Ваши братья из Великобритании». Не мои, во всяком случае. А потом они же еще и удивляются, что не выносишь их запаха.

– С какого вы корабля? – спрашиваю я.

– А ты, янки, что здесь делаешь? Мы еще не видели здесь ни одного янки.

– Мой корабль ушел из-под носа, и я жду другого.

– Без страхового полиса, ге?

– Вы угадали.

– Хочешь улизнуть отсюда?

– Во что бы то ни стало.

– Мы на «Шотландце».

– А куда идете? – спросил я.

– В Болонью. Туда мы можем тебя довезти. Дальше нельзя. Боцман у нас собака.

– Ладно. Хотя бы до Болоньи. Когда вы снимаетесь?

– Самое лучшее, если ты придешь в восемь. В это время боцман как раз выпивает. Мы будем стоять на палубе. Если шапка будет у меня на затылке, можешь подняться; если же нет, то подождешь. Не ходи только слишком много у нас под носом. Если же тебя поймают, дай лучше побить себе морду, но не выдавай нас. Здесь дело чести, понял?