Корабль Иштар. Семь шагов к Сатане - [4]

Этот – и есть тот корабль? Кентон опять увидел белую и черную палубы, розовую каюту и изумрудную мачту. Это тот самый корабль! Сон? Но что передвинуло игрушки?

Удивление Кентона росло. В то же время нарастало беспокойство, возбуждение, любопытство. Он обнаружил, что, глядя на корабль, не может четко рассуждать; казалось, корабль притягивает его к себе, наполняет его каким–то напряженным ожиданием. Кентон снял со стены занавес и набросил на сверкающую загадку. Потом вышел из комнаты, каждый шаг давался ему с трудом, непреодолимым было желание вернуться, повернуть голову. Он вытащил себя за дверь, чувствуя, будто чьи–то руки держат его, тащат назад. Все еще стараясь не обернуться, он протиснулся в дверь, затворил ее, закрыл на замок.

В ванной он осмотрел ссадину на голове. Болезненная, но ничего серьезного. Холодный компресс в течение получаса – и ничего не будет видно. Он говорил себе, что, должно быть, упал на пол под действием странного запаха, – но знал, что это не так.

Кентон пообедал в одиночестве, не обращая внимания на то, что стояло перед ним; мозг его по–прежнему был в недоумении. Что связано с этим блоком из Вавилона? Кто пометил внутрь его корабль и почему? В письме Форсита говорилось, что блок нашли в холме, известном под названием Амран, непосредственно к югу от Ксара – развалин «дворца» Набупалассара. Кентон знал: существуют доказательства, что Ксар – одна из сторон Е–Сагиллы, зиккурата, ступенчатого храма, который когда–то был Великим Домом богов в древнем Вавилоне. Блок, должно быть, пользовался особым почтением, заключил Форсит, поскольку только он был спасен при разрушении города Сеннахерибом и впоследствии помещен в восстановленный храм.

Но почему к нему относились с таким почтением? Почему такой чудесный корабль был заключен в камне?

Какой–то ключ к разгадке могла дать надпись, если бы не была так повреждена. В своем письме Форсит указывал, что имя Иштар – матери–богини всех вавилонян, а также богини мщения и разрушения, несколько раз повторялось в надписи. Видны были также стрелообразные символы Нергала, бога вавилонского Аида и повелителя мертвых. Много встречались символы Набу, бога мудрости. Эти три имени были почти единственными различимыми словами на блоке. Как будто кислота времени, изъевшая остальные знаки, эти не могла тронуть.

Кентон читал клинопись почти так же свободно, как родной английский. Он припомнил, что в надписи символы Иштар говорили о ее гневной ипостаси скорее, чем о доброй. И всегда сопровождались знаком Набу, одновременно обозначавшим сигнал об опасности, предупреждение.

Очевидно, Форсит этого не заметил – или не счел достойным упоминания в письме. По–видимому, он также не подозревал о таинственном запахе блока.

Что ж, теперь нечего раздумывать о надписи. Она исчезла навсегда с пылью, в которую превратилась.

Кентон нетерпеливо отодвинул стул. Он знал, что весь час тянул время, разрываясь между горящим желанием вернуться в комнату, где находился корабль, и страхом, что когда он туда вернется, все его приключение окажется иллюзией, сном; Что маленькие фигуры на самом деле не двигались, что они на тех же местах, где и были, когда он впервые увидел корабль, что это всего лишь игрушки – ничего больше. Больше оттягивать он не будет.

– Больше обо мне сегодня не беспокойтесь, Джевинс, – сказал он дворецкому. – У меня важная работа. Если будут звонить, говорите, что меня нет. Я закроюсь, и тревожить меня можно только, если протрубит архангел Гавриил, не меньше.

Старик слуга, полученный Кентоном в наследство от отца, улыбнулся.

– Хорошо, мистер Джон, – сказал он. – Я не позволю никому беспокоить вас.

Путь в комнату с кораблем пролегал через другую, где Кентон держал предметы, приобретенные им в разных отдаленных концах земли. Проходя, он заметил яркое голубое свечение о остановился, как будто его задержали. Свечение исходило от рукояти меча в одном из шкафов – любопытного оружия, купленного им у одного кочевника в Аравийской пустыне. Меч висел на старинном плаще, в который он был завернут, когда вороватый араб проскользнул в его палатку. Бесчисленные столетия обесцветили лазурь плаща, на чьей ткани извивались большие серебряные змеи, кабалистически переплетенные.

Кентон достал меч. Серебряные змеи, двойники тех, что изображались на плаще, вились вокруг рукояти. От рукояти отходил бронзовый стержень, восьми дюймов длиной и трех толщиной, круглый, как посох. Стержень расширялся и распластывался в лезвие в форме листа в два фута длиной и в шесть дюймов шириной в середине. В рукоять был посажен большой туманно–синий камень.

Камень больше не был туманным. Он стал полупрозрачным и светился, как огромный сапфир.

Повинуясь полуоформленной мысли, связавшей эту новую загадку и сиянием корабля–игрушки, Кентон снял плащ и набросил его себе на плечи. Держа в руке меч, он открыл дверь и закрыл ее за собой на ключ; подошел к завешенному кораблю; снял с него покрывало.

Чувствуя, как сильнее забилось сердце, Кентон отпрянул.

На корабле виднелись лишь две фигуры: барабанщик, сидевший на корточках на черной палубе, положив голову на руки, а на белой палубе девушка, склонившаяся на перила и смотревшая в гребную яму.