Корабль дураков - [52]

Но от Судьбы не уйдешь. Однажды вечером император удалился к себе в покой. Его нашли на рассвете, и был он жестким и твердым, как терракотовая статуя. Сублимат – то есть ртутный хлорид – вызывает воспаление сердца, не дает выйти моче, блокирует все отверстия. Император умер от медленной имплозии. Это был как бы взрыв организма, но направленный внутрь. Никто из придворных так и не понял, что послужило причиной смерти. Любимый катамит императора – с которым он уединился в тот вечер в спальне, – бесследно исчез. Его так и не нашли: ни живым, ни мертвым.

Вот так получилось, что юный принц Чу сделался императором, его мать – Вдовствующей Императрицей, а Лу Жун – самым богатым из простолюдинов в Кайфыне. Вдовствующая Императрица Цзян-Цзы, сосредоточившая в своих руках всю власть в Империи, отомстила за убийство брата, распорядившись казнить всех его Приближенных. Ее сын, новый Император, смотрел на трупы, что качались на шелковых вервиях, словно тушки ворон.

И ты мог бы подумать, что настала эпоха всеобщего процветания. Но честолюбие Цзян-Цзы не знало пределов. Она жаждала единоличной власти. По городу поползли слухи, что во Дворец проник демон, алчущий смерти юного Императора. Вдовствующая Императрица, как и всякая мать, что печется о благополучии своего ребенка, отправила сына в пагоду, ради его безопасности. Она окружила его стражей, которая не допускала к мальчику никого – даже его любимого учителя, верного Лу Жуна. Лишенный нормального человеческого общения, мальчик играл со своей собакой: гладил ее жесткую шерсть, прятал лицо в складках морщинистой морды. Собаке в отличие от мальчика-Императора не запрещалось выходить из пагоды. Когда собака возвращалась из Дворца, мальчик ловил в ее шерсти запретные запахи своего дома.

Закрывшись в своих роскошных покоях, Лу Жун приготовил самый изысканный яд. Ему нужно было изобрести снадобье без запаха, способное сохранять свои свойства достаточно долго, но действующее мгновенно. В городских трущобах случалось немало странных смертей, прежде чем Лу Жун добился того результата, который был нужен его хозяйке.

Однажды утром в Нефритовом Саду Лу Жун увидел собаку юного Императора, которая самозабвенно выдергивала из земли орхидею. Отравитель достал из кармана блюдце и пузырек со специально обработанным молоком. (Лактоза, видишь ли, остается в слюне.) Собака отведала угощение и побежала домой, а Лу Жун вымыл блюдце в фонтане.

Ты только не думай, пожалуйста, что ребенок страдал. Сок растения Potamentis вызывает божественные видения – в этих видениях сбываются все желания и мечты. Император Чу, представляя себя крылатым драконом, шагнул в пустоту с крыши пагоды и так нашел безвременную смерть, оставив свободным трон – для своей безутешной матери.

Брат Кай так упорно смотрел на мой профиль, что мне пришлось повернуться к нему и заглянуть в его черные сверкающие глаза.

– Я работаю в том же направлении, – сказал он. – Из травы Achaemenis я могу сделать вытяжку меланхолии; из белладонны – немыслимые галлюцинации. Моя любимая сурьма не имеет ни вкуса, ни запаха. Вытяжки весом с горошину хватит, чтобы убить человека; стручок убьет шестерых. Противоядие, кстати, получают из корней Enula campana – но она не растет в наших краях.

Он дал мне время вникнуть в его слова, дал время угрозе укорениться. Я чувствовал, как ее семя прорастает у меня в животе. Я лихорадочно соображал, что сказать, потому что мне было необходимо сказать хоть что-то: молчание само по себе было как медленный яд, и единственное спасение – притвориться веселым и беззаботным.

– А что случилось в итоге с Вдовствующей Императрицей? – выдавил я.

– Добившись единоличной власти, она стала подозревать всех и вся. И она приказала своей верной страже убить всех слуг во Дворце, а потом отравила запасы соли. Сама Цзян-Цзы умерла три месяца спустя от пролежней и голода, ибо некому было за ней ухаживать. – Лицо брата Кая было таким спокойным и безмятежным, как будто он говорил о погоде. – Но не волнуйся: Лу Жун уцелел. Таланты великих людей нужны всегда и везде, где идет битва за власть.

Мы дошли до дверей моей спальни. Брат Кай выжидающе остановился в дверях, как будто мы только-только вернулись домой после бурной ночи в городе, и нам не терпелось скорее лечь спать. Изображая сонливость, я направился к своей кровати. Брат Кай коротко попрощался со мной и ушел, а я остался один на один со своим страхом.

Завтрак. Избранные сидят над своими дымящимися мисками. Я наблюдаю за тем, как они жуют, медленно двигая челюстями. Брат Кай уткнулся в книгу; Греда и Эп парили мыслями где-то в заоблачных высях; старый Людвиг рассматривал свои ногти. Брат Эридус подталкивал ложкой к краю миски утонувшего долгоносика. Брат Нестор пристально изучал разводы на деревянной столешнице. Я решил проверить, насколько они погружены в себя, и нарочно перевернул солонку. Но никто не выговорил мне за это – даже брат Людвиг, помешанный на экономии соли. Я сделал вид, что полностью занят своей овсянкой. Когда я поднял глаза, взгляды метнулись в разные стороны, как стайка испуганных рыбок. Стало быть, братья за мной наблюдали. Можно было представить, что будет, когда прозвучит Созыв к Прилежанию: меня будут всячески обхаживать, и просить об услуге, и класть руки мне на колено.