Копи царя Иоанна - [14]

— Это мы знаем, и это не важно. Важно сейчас, соглашаешься ли ты на сотрудничество или нет. Стоит подумать над ответом.

С этими словами он закончил писать и передал листок бумаги Максиму.

17

«Макс, соглашайся, или тебя расстреляют. Второй раз я не смогу за тебя заступиться. Никаких эмоций и вопросов ко мне по прочтении записки. Камер тут нет, но есть прослушка. Соглашайся не прямо сейчас, но веди к этому разговор, иначе могут заподозрить. Я постараюсь помочь тебе в этой системе. Выхода живым отсюда нет. На Соловки поедем вместе. Надо поговорить. Сейчас я скажу тебе, что необходимо свозить тебя туда, в бункер, якобы для выяснения обстоятельств. Соглашайся. Там поговорим. И ни слова, иначе нас обоих убьют. Сейчас спроси меня, что тебе нужно будет делать в случае сотрудничества. Скажи, что подумаешь. Один день можешь подумать. Листок отдай».

— Я подумаю… сейчас, после всего так голова трещит… — сказал он без лишних вопросов.

— Хорошо. Мы переведем вас в другое помещение до следующего утра.

Антон сложил листок и спрятал в нагрудный карман пиджака. Потом позвал какого-то дежурного, и он проводил Максима в комнату на втором этаже. Окна были зарешечены. Несколько простых кроватей стояли, как в номере гостиницы. Обхватив голову руками, на одной из кушеток сидел Александр Андреевич. Железная дверь захлопнулась, и было слышно, как ее заперли снаружи на ключ.

— Ты здесь? Значит, прости, беру свои слова обратно. Думал, ты у них шестеришь, — медленно, не поднимая головы, проговорил он — Почему тебя не убили? Может, скажешь, в голове не укладывается.

— А почему же вы меня тогда в бункере к стенке не поставили? Наверное, и вам был нужен инженер на халяву? И им нужен, я так понял, ваши организации не сильно разнятся, а интересы и подавно общие.

— Интересы… Хорошо, что я не один. Женю жалко. Умрет он скоро.

— Почему?

— Знаешь, такие внештатные сотрудники часто выпадают из окон или сбиваются машинами. Сейчас ведь не тридцать седьмой. Сейчас изощренней убивают.

— А почему же не расстреляли вас в таком случае? Вы-то им на что?

— Я-то… — Александр Андреевич повернулся к Максиму, — а я-то один точную дорогу знаю. И к бункеру, и ко входу в шахты. Там, на Соловках. Один. Есть вещи, которыми не стоит делиться даже с близкими друзьями.

— И что, предложили сотрудничать?

— Предложили… в их стиле. Предложение, от которого нельзя отказаться. Жить не тебе одному хочется. Они меня убьют потом. И тебя. Если не удерем, у нас еще есть шанс. На Соловки вместе поедем.

— Я сказал, что подумаю…

— Если завтра не согласишься, придется мне ехать одному. Помнишь, как в том фильме: «Как говорил один мой знакомый, покойник, „я слишком много знал“»… Ладно. Не бойся. Пока поживем. Забудь все, здесь тепло, и кровати есть. Спать. Утро вечера мудренее.

18

Максима разбудили утром, часов в шесть. Он поднялся, продирая глаза, успев за несколько часов сна заново привыкнуть к комфорту. В этот раз ему на удивление хорошо спалось — никаких снов, никакого шума тысяч моторов за окном, чистый, свежий, приятно пахнущий хвоей воздух. Александр Андреевич крепко спал. Такова уж особенность всех людей — спать крепким детским сном, после того как тяжелые переживания и события успокаиваются и наступает новый относительный порядок в жизни.

— На выход! — строго прозвучала, видимо, любимая здесь фраза. В дверях стояли двое. Рядом был Антон.

— Поехали, — сказал он.

Спустились в подвал, в гараж. Здесь Максим увидел и знакомый черный микроавтобус «Тойота» с мигалкой, три серых «уазика» с приспущенными колесами — сразу видно, что долго уже стоят без дела. Процессия остановилась у обычной зеленоватой «девятки». Передние стекла были прозрачными, задние же абсолютно не просматривались. Металлическая штора, закрывающая ворота, поехала вверх, открывая расширяющийся параллелепипед света; его верхняя грань расплывалась в рассветных лучах. С характерным подрагиванием детище отечественного автопрома завелось и медленно покатилось по наклонному пандусу навстречу открывающимся рольставням, которые продолжали ползти и скатываться у потолка в рулончик. Наконец, солнце в полную силу плеснуло в глаза пассажиров густой желтый свет. Антон, сидевший за рулем, яростно дернул вниз противосолнечную панель — сказывались привычная тяга к темноте и годы, проведенные в окружении мрака и электрических ламп. Машина остановилась у ворот. Антон вытащил из кармана маленький пульт, и белые механические руки так же неспешно заставили ворота податься вбок.

Максим успел охватить одним взглядом дом, где, наверное, находился штаб этой странной, связанной на высшем уровне с государственными структурами компании. Серый. Трехэтажный, с нелепыми, непропорциональными размеру здания узенькими круглыми остроконечными башенками, вырастающими из второго этажа. Узкие, словно бойницы, окна попарно чередуются с обширными голыми серыми стенами, отштукатуренными не гладко, а как бы шершаво, похоже на пожухлую пену черного весеннего снега. Боковая стена была вообще без окон. Видимо, именно за ней и шел тот длинный коридор с дверями в кабинеты. Особняк поражал своими размерами и убогой правильностью геометрических форм. От глухого каменного забора, такого же серого, как и само здание, было всего два-три метра до дома. Только у восточного фасада, куда выходило крыльцо с двумя каменными столбами и въезд в подземный гараж, было места ровно столько, чтобы вдоль мог поместиться приличный автомобиль. Ворота, наконец, открылись, и «девятка» выкатилась на улицу какого-то коттеджного поселка. Вокруг, под сенью вековых сосен, стояли двух-трехэтажные особняки хозяев новой России. Заборы, перевернутые зонтики спутниковых тарелок, смотрящих куда-то на западное небо, тишина, покой.