Копье Пустыни - [9]

Девочка взяла палочку, много раз обернутую белой тканью, положила в рот Джардиру и ласково нажала ему на подбородок. Джардир понял и закусил.

– Даль’шарумы приветствуют боль, – прошептала девочка, когда дама’тинг подошла к столу, чтобы собрать инструменты.

Руку словно ошпарило, когда дама’тинг промыла рану. Затем она дернула руку, чтобы вправить кость. Джардир в слепящей вспышке боли стиснул зубами палочку и попытался последовать совету девочки, открыться ощущениям, хотя толком не понимал для чего. Мгновение боль казалась невыносимой, а затем он словно пересек порог, и она отступила, стала отдаленной, будто терзала кого-то постороннего. Джардир разжал зубы, и ненужная палочка выпала.

Джардир расслабился в объятиях боли и повернулся посмотреть на дама’тинг. Она работала размеренно и ловко, зашивала мышцы и кожу, бормоча молитвы Эвераму. Затем растерла травы в пасту, шлепнула на рану и обмотала чистой тканью, пропитанной густой белой массой.

Дама’тинг с легкостью подняла его со стола и переложила на жесткую койку – кто бы мог подумать, что она настолько сильна! Она поднесла фляжку к губам Джардира. Мальчик отпил. По телу разлились тепло и тяжесть.

Дама’тинг отвернулась, но девочка на мгновение задержалась.

– Сросшиеся кости становятся крепче, – прошептала она, и Джардир со спокойным сердцем провалился в сон.

Когда он проснулся, девочка сидела рядом с койкой. Она прижала влажную тряпочку к его лбу. Джардир жадно разглядывал ее лицо. Когда-то он думал, что его мать – красавица, но девочка была прекраснее во сто крат.

– Юный воин очнулся, – улыбнулась она.

– Ты говоришь, – произнес Джардир пересохшими губами. Его рука оказалась в белом каменном коконе – бинты дама’тинг затвердели, пока он спал.

– Разве я животное, чтобы молчать?

– В смысле, со мной, – поправился Джардир. – Я всего лишь най’шарум.

«И не достоин целовать пыль под твоими стопами», – молча добавил он.

Девочка кивнула:

– А я – най’дама’тинг. Скоро я получу покрывало, но пока хожу с открытым лицом и могу говорить, с кем хочу.

Она отложила тряпочку и поднесла к его губам дымящуюся миску с кашей.

– Вас наверняка морят голодом в Каджи’шарадж. Ешь. Это поможет заклинаниям дама’тинг тебя вылечить.

Джардир поспешно проглотил горячую кашу.

– Как тебя зовут? – спросил он, закончив.

Девочка вытерла ему губы мягкой тряпочкой и улыбнулась:

– А ты дерзкий… для паренька, который только-только получил бидо.

– Извини, – пробормотал Джардир.

Она засмеялась:

– Дерзость не порок. Эверам не любит робких. Меня зовут Инэвера.

– «Как угодно Эвераму», – перевел Джардир красийское присловье. Инэвера кивнула.

– Ахман, – представился Джардир, – сын Хошкамина.

Девочка торжественно кивнула, но в глазах ее искрилось веселье.

– Он силен и может вернуться к тренировкам, – сказала дама’тинг Керану на другой день, – но его нужно как следует кормить, и если ему повредят руку до того, как я сниму бинты, тебе несдобровать.

Наставник поклонился:

– Будет исполнено, дама’тинг.

Джардиру выдали миску и пустили в начало очереди. Никто, даже Хасик, не посмел возразить, но Джардир чувствовал спиной недовольные взгляды. Он предпочел бы сражаться за еду даже с загипсованной рукой, чем терпеть эти взгляды, но приказы дама’тинг не оспаривались. Если он не станет есть, наставники запихают похлебку ему в глотку.

– Ты поправишься? – спросил Аббан, когда они ели на своем обычном месте.

Джардир кивнул:

– Сросшиеся кости становятся крепче.

– Что-то мне неохота проверять, – поежился Аббан.

Джардир пожал плечами.

– Хорошо, что завтра Ущерб, – добавил Аббан. – Можно провести пару дней дома.

Джардир взглянул на гипс, сгорая от стыда. Этого не скроешь от матери и сестер. Пробыл в шарадж всего цикл и уже опозорил родных!

Говорили, что в три дня Ущерба Най сильнее всего. Мальчики в пору Ханну Паш проводили это время дома, со своими семьями, чтобы отцы взглянули на сыновей и вспомнили, ради кого сражаются по ночам.

Но отец Джардира погиб, и к тому же Джардир сомневался, что являет собой повод для гордости. Его мать, Кадживах, притворилась, будто ничего не заметила, но сестры оказались не столь тактичны.

Среди най’шарумов Джардир привык ходить в одном бидо и сандалиях. Среди сестер, закутанных в коричневые платья с головы до ног, так что видны были только руки и лица, он чувствовал себя голым, и ему было нечем прикрыть гипс.

– Что у тебя с рукой? – спросила его младшая сестра Ханья, едва он вошел в дом.

– Сломал на тренировке.

– Как? – спросила старшая сестра Аймисандра, любимая сестра Джардира, и положила ладонь на здоровую руку.

Ее ласковое прикосновение раньше утешило бы Джардира, но теперь десятикратно усилило его стыд. Он отдернул руку.

– Мы занимались шарусаком. Ерунда.

– Сколько мальчишек на тебя напало? – спросила Ханья, и Джардир вспомнил, как избил на базаре двух старших ребят за то, что один из них дразнил малышку. – Спорим, не меньше десяти!

Джардир нахмурился.

– Один, – отрезал он.

Хошвах, средняя сестра, покачала головой.

– Наверное, он был десяти футов ростом.

Джардир был готов сорваться на крик.

– Хватит докучать брату! – прикрикнула Кадживах. – Приготовьте ему место за столом и оставьте в покое.