Копьё царя Соломона - [17]

Элиоз скинул свой плащ и подошел к столу, за которым сидел сотник. Сотник смотрел отсутствующим взглядом на огонь в очаге. «Совсем как Сидония», — подумал Элиоз. И его взгляд тоже обратился к завораживающей игре пламени. На него напало какое-то странное оцепенение. Элиоз тряхнул головой, чтобы разрушить это состояние и шагнул к столу.

— Прости, сотник, что отвлекаю тебя, — обратился он к Лонгину.

Лонгин вздрогнул, мигнул своими пронзительными серыми глазами и повернулся к Элиозу.

— Здравствуй, рабби, — ответил он, — присядь со мной, если ты не торопишься.

— Благодарю тебя, сотник, — вежливо ответил Элиоз и подобрав полы своего платья, сел на низкую скамью возле стола.

Лонгин поднял руку, чтобы привлечь внимание стряпухи. Та выглянула из своего закута в углу таверны и тотчас, с проворством, удивительным для ее плотной фигуры, появилась возле стола Лонгина с дымящимися пирожками и кубком для вина.

Поблагодарив стряпуху и осчастливив ее мимолетной улыбкой, Лонгин обратился к Элиозу, осторожно налив ему и себе в кубки немного вина.

— Римляне на днях получили из метрополии фалернское, — ленивым голосом сказал он. — Попробуй, рабби. Чужое вино чужой страны, — усмехнувшись, продолжал Лонгин. — Говорят, что твоим соотечественникам на родине несладко приходится от римлян.

Элиоз пожал плечами.

— Народам трудно понять друг друга, если этого не желают их правители.

Оба они помолчали. Пригубив вина и переменив позу, Лонгин посмотрел на Элиоза.

— Наверное, ты пришел не молчать рядом со смной, рабби. А собеседник я плохой. Так говори, чего ты хочешь.

— Я хочу просить тебя, сотник, чтобы ты, как всегда, дал людей сопровождать паломников в Палестину. И еще, мог бы ты отправиться с нами? Для такой большой группы паломников нужна хорошая защита. Времена сейчас неспокойные, а мне хотелось бы отправиться в путь побыстрее, не дожидаясь попутного каравана. Надо бы наверняка достичь Палестины к празднику Пасхи.

Сотник помолчал, задумчиво покачивая своим кубком и наблюдая, как в вине переливаются краски. Ответ его очень удивил Элиоза.

— Хорошо, рабби. Я знал, что ты скоро придешь ко мне с такой просьбой. И еще я должен сказать тебе, что я сам хотел искать тебя и просить, чтобы ты взял меня с собой в Палестину. Если ты спросишь, зачем мне это, я тебе не смогу ответить, как не могу объяснить этого желания самому себе. И ты еще больше удивишься, когда узнаешь, что оно пришло ко мне во время последнего жертвоприношения Армазу. Я смотрел на жертвенный огонь и совершенно нелепая мысль вдруг возникла и засела у меня в голове. Я гнал ее от себя, но на меня нашло такое смятение, что я решил во что бы то не стало отправиться с тобой. Больше я не могу тебе ничего сказать, потому что сам не понимаю этого.

— Благодарю тебя, сотник, — удивленно глядя на него и склонив голову в знак согласия с его словами, сказал Элиоз. — Должен признаться, что и меня гонит в Палестину какое-то неосознанное предчувствие. Но во мне кровь многих поколений моих предков и поэтому мои чувства в какой-то мере объяснимы, твои же предчувствия мне непонятны и поэтому мне еще более тревожно. Ну, что ж, мы с тобой договорились, теперь нужно готовиться к отъезду.

— Пошли за мной в Карсани, когда все будет готово, — сказал Лонгин. — И пока прощай, рабби.

— Прощай, сотник, — ответил Элиоз, легко поднимаясь со скамьи. Натянув плащ, он вышел из таверны под моросящий дождь с редким снегом.

В тот же день Элиозу надо было найти еще и Захарию в караван-сарае во Мцхета. Но это было уже нетрудно сделать. Подъезжая к караван-сараю, уже за квартал от него Элиоз услышал отдаленный приглушенный гул. Где-то близко переминались с ноги на ногу верблюды, ржали кони, носильщики сгружали тюки с товарами, гулко бросая их оземь, кого-то окликали, кому-то кричали, кто-то замозабвенно торговался и бил по рукам в знак договоренности и все эти шумы и голоса сливались в единый привычный гул караван-сарая. Без труда Элиоз нашел прибывший вчера караван — возле него толпился местный народ, с жадностью высматривающий заморские товары и выспрашивающий новости. Захарию он нашел в стороне, сидящим с двумя местными негоциантами. Увидев Элиоза, Захария с некоторой неловкостью поднял свое грузное неповоротливое тело. Он горячо и почтительно приветствовал Элиоза, памятуя, что тот происходит из рода иудейского первосвященника Авиафара, а мать его связана родственными узами с потомками первосвященника Илии. Да и знал он Элиоза и его семью давно и относился к ним с большим уважением. Вот и сейчас он привез Элиозу письмо от иерусалимского первосвященника Анны. Стараясь не отвлекать Захарию от дел, Элиоз коротко расспросил его, взял письмо и, не читая, сунул в кошель, висевший на поясе под плащом.

День уже клонился к вечеру, а Элиозу в эту дурную погоду надо было еще добираться до дома. Уже смеркалось, когда Элиоз, наконец, вошел в дом. Сидония бросилась к нему и стала помогать раздеваться. Элиоз, разделяя ее нетерпение, сразу прошел к свету и вынул из сумки послание из Палестины. Это был кусок пергамента, на котором рукой первосвященника Анны было написано всего лишь несколько слов: