Координатор - [59]

— Не будьте наивны, Гуннар, — возразил Кайзерит. — Если он меня и не убил, то, во всяком случае, предпринял очень хорошую попытку.

— Ладно, Лоран, — примирительно заметил Гуннар. — Нам и правда не стоит ссориться. Если мы перестанем доверять друг другу, это только сыграет на руку Джонасу, а рука у него тяжелая. Давайте лучше поговорим о другом аспекте этой ситуации. Я уверен, это будет намного интересней.

Он издал легкий смешок.

— Хельда, наполни бокал Ингер.

Хельда повиновалась. Ингер вздохнула, как будто момент, которого она с тревогой ждала, наконец настал.

— Ингер, объясни нам, зачем ты привезла в Стокгольм Уайлда, — задушевным тоном обратился к ней Гуннар. — Я хочу услышать настоящую причину.

Ингер пригубила из бокала бренди.

— Похоже, удар по шее лишил тебя твоей хваленой рассудительности, Гуннар. Я не работаю на англичан.

— Дорогая, это звучит не очень убедительно.

— В данной ситуации ты выглядишь безнадежно глупым, и в другое время меня бы это даже позабавило, — сказала Ингер. — Я привезла тебе твой приз, а ты не нашел ничего лучшего, как подозревать меня в каких-то трюках. Я одна, без всякой помощи, захватила человека, с которым не справились ни Ульф, ни Лоран, ни Стефан, ни тот убийца в Лондоне. За моими поступками нет никаких задних мыслей. Можешь мне верить, можешь не верить. Своими гестаповскими приемами ты все равно ничего не добьешься. Тебе это хорошо известно, Гуннар.

Гуннар Моель щелкнул пальцами; Ульф обрезал для него сигару, вставил ему в рот и поднес спичку.

— Я знаю, какая ты сильная, Ингер, — с видимым одобрением заговорил Гуннар. — Лоран, перед вами сидит удивительная женщина. Она может выносить боль, как будто ее вообще не существует, а когда вы пытаетесь промыть ей мозги, она просто запирает свою голову на ключик и начинает играть в уме сама с собой в шахматы. Однако, мне кажется, есть один способ, который заставит ее рассказать нам то, что мы хотим услышать. Потому что я знаю ее лучше, чем кто-либо другой. Ты не станешь с этим спорить, Ингер?

Ингер нахмурилась:

— Мне все равно, Гуннар.

— Я часто вспоминаю эти восемнадцать лет, которые прошли со времени нашей первой встречи, — обратился Гуннар ко всем сидящим в комнате. — Ей тогда было всего четырнадцать. Совсем малютка. Но у нее уже была взрослая фигура, и она пользовалась репутацией общепризнанного гения.

Он усмехнулся:

— И я в нее влюбился. Я, Гуннар Моель. Я потерял голову из-за четырнадцатилетней девочки. Вы можете себе это представить, Джонас? Разумеется, я с самого начала знал, что она меня просто использует. Она хотела сбежать на Запад, и если бы я ей помог, то наградой мне стала бы сама Ингер. Ты помнишь, как у нас все начиналось, Ингер?

Ингер не притронулась к обеду. Она закурила сигарету, медленно и задумчиво выпуская дым.

— Ты был очень добр ко мне, Гуннар.

— Теперь я вспоминаю это со стыдом, — с видимой неохотой признал Гуннар. — Потому что в то время я, взрослый мужчина двадцатью годами ее старше, вел себя как влюбленный школьник, а она, школьница по возрасту, терпеливо и с пониманием принимала мою любовь.

Он замолчал.

— Ты помнишь это, Ингер?

В комнате стояла тишина. Ульф откинулся на спинку стула и, скрестив ноги и подперев рукой подбородок, смотрел на Ингер. Кайзерит сидел с полузакрытыми глазами. Доктор глядел на Гуннара. Хельда пила бренди; ее глаза сверкали. Уайлд увидел, как с сигареты Ингер упал пепел. Он не видел, чтобы когда-нибудь раньше она допускала подобную небрежность. Она не смотрела ни на Гуннара, ни на кого-либо другого в комнате.

— Я помню, — произнесла она наконец тихим голосом.

— Она терпела мои ласки, — продолжал Гуннар. — Терпела — это точное слово. Поначалу это меня встревожило. Я думал, что девушка, которая с таким отвращением относится к каждому моему прикосновению, никогда не будет со мной счастлива, а я хотел — поверьте мне, Лоран, я говорю искренне, — я хотел сделать счастливым этого ребенка. Однако со временем я заметил, что ей нравится мое общество. Не хвалясь, могу сказать, что мы подходили друг другу в интеллектуальном смысле, и я провел с ней немало замечательных бесед. Но ей не нравилось, когда я ее трогал. Точнее говоря, те первые минуты, когда я только начинал ее ласкать, самые нежные прикосновения.

Он улыбнулся Уайлду.

— Стоило мне погладить ее ладонь, и она покрывалась — как это у вас говорится? — гусиной кожей.

Ингер погасила сигарету:

— Не сомневаюсь, что все в восторге от твоих признаний, Гуннар. Но не забывай, что это было восемнадцать лет назад. Я больше не ребенок.

— Я еще не закончил своего рассказа, дорогая, — мягко возразил Гуннар. — Как я уже сказал, мне стало ясно, что Ингер питает патологическое отвращение к ласкам. Кроме того, я догадался, что ее отвращение не связано именно со мной, — дело было в ней, а не во мне. Тогда я еще не представлял себе, насколько сильным может быть это чувство. Вскоре нам представилась возможность уехать на Запад вместе. Ты помнишь наше путешествие, дорогая?

Ингер отодвинула свой стул, положив руку на стол, растопырила пальцы и сжала их снова.

— Я этого никогда не забуду.