Координатор - [5]

Ожидание было полезно. Собственно, вся его работа состояла в том, чтобы ждать, — когда убьет он или когда убьют его. Ожидание успокаивало. Пальцы не дрожали, пульс нормальный. Плечи слегка вспотели, но это тоже было нормально. Кроме того, ожидание несло в себе полезную информацию. В каюте сидел профессионал, любитель давно бы уже вылез наверх — посмотреть, почему Уайлд так долго остается в рубке. Профессионал знал, что он ездил в паб, и теперь раздумывал, что бы это значило. Будь тот человек в каюте к тому же еще и моряком, что позволило бы ему избежать ошибки с креном лодки, сейчас он бы уже выполнил свое задание и ушел на берег. Эта тонкая грань между успехом и провалом, между жизнью и смертью, воплотившаяся на этот раз всего лишь в легком шестидюймовом смещении безлюдной на вид лодки, не переставала восхищать и очаровывать Уайлда.

Первая волна плеснула о борт судна. Уайлд погасил сигару в пепельнице, стоявшей у штурвала: он выкурил ее только наполовину. Лодка заскребла днищем по дну. Когда она завалилась на левый борт, Уайлд ухватился за люк и съехал вниз по трапу, почти не касаясь ступенек.

— Выходи! — крикнул он.

Из-за шторы, закрывавшей вход на форпик, показался ствол с глушителем. «Зимородок» повернулся на правый борт. Пистолет выстрелил, но толчок судна отбросил его влево, а Уайлд уже нырнул вперед, скользнул вдоль левой койки и ударил кулаком по стволу, всем телом обрушившись на занавеску. Толстая ткань затрещала, сорвалась с колец и накрыла руку Роклина. Уайлд схватил его за галстук и рванул к себе. Роклин развернулся и одновременно выстрелил еще раз. Но Уайлд был уже над ним и позади него. Его правая рука описала широкую дугу. Ребро ладони, твердое и крепкое, как стальная труба, опустилось Роклину на основание черепа. Роклин рухнул на колени, потом упал лицом вниз. Его очки слетели и покатились по каюте, Уайлд наклонился к Роклину и пощупал у него пульс. Удовлетворенный результатом, он вытащил пистолет из его безжизненных пальцев. Это был девятимиллиметровый «люгер»! Уайлд отвинтил глушитель и засунул его в брючный карман Роклина; пистолет он убрал обратно в кобуру, висевшую у Роклина под мышкой. Он прислонил труп к переборке каюты и обыскал его, медленно и методично, не рассчитывая найти ничего особенного. На одежде Роклина стояла метка Бирмингемского универмага; в бумажнике лежали документы на имя Джозефа Брауна. Судя по бумагам, он числился коммивояжером от текстильной фирмы.

Уайлд положил бумажник на место, сел на койку и стал разглядывать свою жертву. А ведь все могло бы быть наоборот. Он вздохнул. Когда-нибудь он окажется на полу, а кто-то другой будет сидеть рядом. И возможно, этот «другой» будет коллегой, даже другом того, кто сейчас лежит в его каюте. Таковы правила профессии. Уайлд подумал, что это честные правила.

Было без четырех три. Стемнеет не раньше чем через два часа. Уайлд подумал, что лодки, особенно когда они стоят на приколе, предоставляют слишком мало возможностей для сокрытия улик. Он открыл стоявший позади рундук и вытащил длинный канат из манильской пеньки. Завязав на нем узел, он накинул петлю на голову и плечи Роклина, потом затянул ее покрепче и перетащил его в душевую кабинку. Здесь он прислонил тело к стене и перекинул канат через хромированную трубу. Крепко держа его левой рукой, он стал поднимать Роклина правой. Пот ручьями струился у него по шее и смачивал воротник свитера. Он как можно плотней прижал труп к стене, со всей силы затянул канат и основательно закрепил. Роклин обмяк, подвешенный под мышки и едва касаясь носками ботинок резинового коврика. Его голова неестественно свесилась вниз, но в остальном он выглядел довольно сносно. Отверстие душевой трубки торчало рядом с его ухом, капли воды текли сначала по щеке, потом струились по подбородку и расплывались на рубашке. Уайлд подобрал отлетевшие очки, положил их в нагрудный карман Роклина и задернул шторку душевой. Это было не слишком аккуратно, но он сделал все, что мог.

Внимательно осмотревшись, он до конца оборвал свисавшую занавеску перед каютой и запихал ее в рундук. Принюхавшись, взял флакон с лосьоном и плеснул его на печь; жидкость зашипела и затрещала на раскаленной поверхности, воздух наполнил густой аромат «Принца Гурьелли», забивавший все другие запахи. После этого достал метелку и совок и убрал все осколки стекла, потом протер шваброй растекавшуюся жидкость; благоухание в воздухе осталось.

Он еще раз окинул взглядом каюту, чувствуя что-то похожее на сожаление. Конечно, эту тесную конуру нельзя было назвать настоящим домом, но все-таки он постарался устроиться здесь как можно уютней. В кожаном чехле на штурманском столе хранился набор магнитных шахмат, рядом лежала книга, посвященная нью-йоркскому турниру 1924 года: он был достаточно старомоден, чтобы считать Алехина величайшим из игроков. На небольшой полочке по правому борту стояли «Взлет и падение Третьего рейха» Ширера, «Обзор истории» Уэллса и две книги Торна Смита — «Ночная жизнь богов» и «Поворот»; в эту зиму Уайлд чувствовал себя законченным нигилистом. А теперь кораблишко со всей его обстановкой придется покинуть и забыть. Он поднялся по трапу в рулевую рубку и взял из пепельницы сигару. Она догорела на две трети.