Контурные карты для взрослых - [20]

Я могла помочь только тем, что попросила выплатить ему зарплату за дополнительный месяц и от себя дала немного денег. На следующий день он вновь пришел ко мне. На этот раз с женой и старшим сыном, Эссой. Тому было около шестнадцати лет. Высокий, худой и улыбчивый, он сразил меня обаянием и дружелюбием, очень детской какойто застенчивостью.

— Эсса хочет работать. Возьмите его к себе, мадам.

Мы долго спорили, что это невозможно, у нас в офисе нет мест. Но потом я решила, что, в конце концов, это самое малое и самое реальное, что я могу сделать. Ну, пусть поможет мне ходить на рынок, моет машину, покупает хлеб, в конце концов. Не такой уж это тяжелый труд, а какойто доход для парня будет.

Так у меня появился свой houseboy, мальчикприслуга. Это очень распространенный вид услуг в Африке. Иногда для этого берут девочку, иногда мальчика, они таким образом зарабатывают себе на жизнь посильным трудом. Я вовсе не стремилась иметь прислугу, даже и не думала, что в течение пары месяцев мне может понадобиться чьято помощь по дому, но работа для Эссы была шансом откупиться от Мамаду и моей совести.

* * *

Эсса, как оказалось, не был родным сыном Мамаду. Он был живым свидетельством еще одной странной западноафриканской традиции — обмена детьми или так называемого усыновления внутри семьи. Если женщина имела нескольких детей и ее сестрыбратья тоже, между ними было принято обмениваться детьми. Женщина отдавала парочку своих под опеку сестербратьев, те же отдавали ей парочку своих. Подобные обмены служили одной большой цели — укреплению родственных связей, чтобы все ощущали себя единой семьей, а не раздробленными ячейками.

Сколько я ни пыталась разобраться в этой традиции, я так ничего и не поняла. Когда бедные родственники отдают своих детей более богатым, это хоть както объяснимо. Но не финансовое положение определяло традицию обмена детьми. Зачастую дети, конечно, попадали к более богатым родственникам, и те их нещадно эксплуатировали как прислугу. И это считалось нормальным — дети получали возможность ходить в школу и отрабатывали это домашним трудом. Но бывало и наоборот. Особый пункт — если у женщины умер муж и она осталась одна, без мужской опеки. Тогда разослать своих детей по родне являлось просто обязательным. Причем отправить их следовало туда, где была полная семья, так как считалось, что без мужчины в доме должного надзора ребенок не получит. Мне рассказывали о случаях насилия над детьми со стороны приемных родителей, но истинную статистику не знает никто. Внутрисемейный позор здесь никогда не выносят на суд общественности и закона.

Эсса остался в тот же день, когда Мамаду его привел.

— Ты можешь прийти завтра.

— Нет, мадам, я могу начать работать сейчас. Если мадам не против.

— А тебе далеко ехать до дома?

— Да. До моей деревни далеко. До дома дяди Мамаду тоже не близко.

— Дяди? Он тебе не отец?

Тогдато Эсса и рассказал мне свою историю. Совершенно обычным тоном, как будто так и надо.

— А почему тебя отдала мама, Эсса?

Пожал плечами:

— Вы же знаете, у нас так принято.

— Но кто более состоятельный, семья твоих родителей или твоей тети?

— Одинаково.

— А где живут твои родители?

— Вверх по реке, на другом конце страны.

— Ты их часто видишь?

Покачал головой, глядя кудато вдаль:

— Два года назад видел мать. А отец умер года три назад. Я его почти не знал, не видел.

— Почему? Он не навещал тебя?

— У него много жен и ферма, ему было некогда.

— Но ты же ездил к нему.

— Да. Но я жил в доме матери, отец приходил на какоето время и уходил.

— Тебе хорошо жилось у тети?

Смеется:

— Да.

— Это они заплатили за твое образование?

— Нет, мать с отцом посылали денег до девятого класса, а потом миссионеры спонсировали.

— Так тебе сколько летто?

— Восемнадцать.

— Правда? — Я недоверчиво окинула его взглядом. — А я думала пятнадцать — шестнадцать.

Засмеялся.

— То есть тетя и ее муж даже не платили за твое образование?

— Нет. Я много болел в детстве, почти все время болел. И мать решила, что, может быть, мне будет лучше у тети, в ее семье, что их место для меня плохое, раз я болею.

— Это ей ктото посоветовал?

— Наверное. Может, марабу

[8]

сказал, что мне там плохо.

— А у тети тебе стало лучше?

Опять смеется:

— Не помню. Говорят, лучше. Сейчас не болею же!

Я окинула его взглядом. Ну да, не болеет. Но худой, как палка. Откормить его, что ли, за эти несколько недель. От меня не убудет, а он хоть чутьчуть подкожного жира нарастит. Даже мускулов у него почти не видно. Ноги крепкие, а руки — тонкие. Даже странно. Нехарактерно для местного парня.

— Знаешь, Эсса, ты не обижайся, но я никак не могу понять этот ваш обычай. Особенно в твоем случае. Может, я и не права, но мне кажется, приемная мать никогда не станет относиться к ребенку как к родному. Всегда будет разница между своими и приемными. Ну, скажи, так ведь?

Кивнул. Уже без улыбки:

— Да, всегда будет разница.

— Ты это ощущал?

Поджал губы.

— Эсса, ты злишься на мать? Ну, вот за то, что она так поступила, отдала тебя?

— Нет.

Решительно ответил, не задумываясь.

— Почему я должен злиться? Это наш обычай, так принято. Она сделала то, что должна была. И она помогала мне всю жизнь.