Контрреволюция - [7]

И те и другие ждали разрешения этих вопросов на предстоящем Учредительном собрании[32], и буржуазные политические партии спешили приспособить старые программы к новым политическим условиям.

В то же время налицо был вопрос, разрешение которого не терпело отлагательства: вопрос о войне или мире.

Представители буржуазии и связанная с буржуазными кругами интеллигенция стояли за продолжение войны до победного конца.

Продолжение войны и победоносное ее завершение могли быть желательны для представителей крупного капитала, крупной промышленности и торговли, для многоземельных помещиков: победа могла принести им непосредственные материальные выгоды. Однако этот слой людей, материально заинтересованных в продолжении войны, был очень незначителен в России.

На это обстоятельство указывал и Ленин[33], который в дни Всероссийского съезда Советов в июне 1917 года писал, что для разрешения вопроса о заключении мира надо прежде всего арестовать всего лишь 50–100 крупнейших капиталистов и опубликовать их доходы.

Мелкой буржуазии и связанной с буржуазными кругами интеллигенции, людям свободных профессий и чиновничеству война особых выгод не приносила. И тем не менее они в большинстве своем являлись сторонниками продолжения войны. Очень многие представители этих общественных кругов не только по набору, но и добровольно шли на фронт, подвергаясь лишениям и опасностям, которых в то время в тылу не было.

Что же побуждало их к этому?

Говорят, что легче построить десятки заводов и фабрик, нежели преодолеть привычки и представления, укоренившиеся в людях. Так вот, у всех этих людей существовали привитые им смолоду представления и убеждения об интересах государства и идеалистические взгляды на честь и достоинство Родины. Преждевременный мир, покуда враг еще занимал нашу территорию, рисовался им и позорным, и материально невыгодным, и они не допускали его заключения.

Так мыслило кадровое офицерство, тех же взглядов держалась во много раз более многочисленная интеллигенция, на время войны надевшая офицерские мундиры или обслуживавшая личным трудом фабрики и заводы, работающие на оборону.

В ходе военных действий эти представители буржуазных кругов убедились в неспособности царского правительства ни подготовиться к войне, ни вести ее с надеждой на успех. Многие из них надеялись встретить в революции тот подъем народной энергии, который позволит довести войну до победного конца.

Разочарование наступило очень скоро.

Дело в том, что настроения и желания революционной демократии, т. е. широких и глубоких народных масс, были совсем не похожи на настроения буржуазии.

Если буржуазию воспитывали и обрабатывали в определенных представлениях об интересах государства еще начиная со школьной скамьи, а затем в повседневной печати и в литературе, то настроениями рабочих, а в особенности крестьян, правительство не интересовалось или, вернее, считало ненужным интересоваться: все должны были беспрекословно идти на войну по приказу «царя-батюшки». В силу этого крестьяне привыкли жить своими местными интересами, и вóйны с внешними врагами, с которыми их интересы никак не сталкивались, были им непонятны. Еще во время Японской войны ходил анекдот о разговорах крестьян о войне: «Что нам японцы?.. Мы ведь Тамбовские…» По отношению к революции рабочие и крестьяне не хотели удовлетвориться свержением царя. Они ждали от нее серьезных социальных и экономических перемен: рабочие хотели взять в свои руки руководство заводами и фабриками, крестьяне хотели получить помещичьи земли. В то время они, конечно, предусматривали этот переход, построенный не иначе, как на праве частной собственности. Сознавая всю сложность этого «черного передела» без надлежащей организации, предвидя возможность конфликтов между самими крестьянами при дележе, крестьяне до поры до времени выражали готовность ждать Учредительного собрания. Понемногу эта готовность ждать сменялась проявлениями нетерпения.

Что же касается неотложного вопроса: война или мир? – то в этом отношении народные массы были вполне единодушны. Воевать больше никто не хотел, все ждали скорого мира. И больше всех жаждали мира – солдаты.

Мне пришлось наглядно ознакомиться с теми противоречиями, которые существовали, с одной стороны, в солдатской массе и, с другой стороны, в офицерской среде.

Я принимал участие в двух больших митингах, организованных в начале марта и посвященных этому важному вопросу.

Один из них был устроен в одном из больших кинематографов Петрограда.

Присутствовали почти исключительно рабочие и солдаты. Два члена Совета рабочих и солдатских депутатов[34], очевидно, из состава его правого крыла, стоявшего за продолжение войны, просили меня выступить и дать мотивировку необходимости продолжать войну с военной и экономической точки зрения.

Если мои доказательства того, что мы действительно близки к конечной победе союзников над немцами, и мои рассуждения о выгодах победоносного завершения войны и были выслушаны со вниманием, то выступление в целом никакого успеха не имело.

Собравшиеся хотели не войны, какие бы преимущества она им ни сулила, а мира во что бы то ни стало. Речь сменившего меня на трибуне оратора, требовавшего немедленного мира, была покрыта дружными, долго не смолкавшими аплодисментами.