Контрреволюционный заговор Имре Надя и его сообщников - [52]

Хорошо, не в бровь, а прямо в глаз, характеризовала это в свое время, правда, не без крайностей, газета «Мадьяр немзет», попавшая в руки руководителей реакционной Независимой партии мелких хозяев. В номере от 4 ноября 1956 года, в статье под заглавием «Что означает нейтралитет?», приводятся слова идеолога американских империалистов, «реального политика» Уолтера Липпманна, напечатанные на столбцах «Нью-Йорк геральд трибюн»:

«Восточную Европу нельзя освободить путем войны так же, как нельзя освободить ее и путем жестокой контрреволюции. Восточноевропейские коммунистические страны могут освободиться только путем вступления в нейтральные союзы».

Значит, цель была ясна: путем нейтралитета – который к тому же был соединен с дикой контрреволюцией – «освободить» Венгрию от социализма.

Кабинет Имре Надя 2 ноября 1956 года снова заседал. На заседании родилось два важных решения. Согласно первому решению правительственная делегация под руководством Имре Надя должна поехать в Лондон и Нью-Йорк. Этой поездкой они хотели завершить откол Венгрии от социалистического лагеря.

Согласно второму решению на заседании кабинета была намечена и другая правительственная делегация с Лошонци во главе, которая должна была отправиться в Варшаву с тем, чтобы официально отказаться от Варшавского договора. В соответствие с решением в этой делегации должен был принять участие и один из членов рабочего совета (очевидно, для демонстрации позиции «рабочего класса»).

Характерно, что в отношении конкретного лица этого представителя «рабочего совета» предложение должен был сделать Золтан Тильди (!).

Когда на рассвете 4 ноября Имре Надь узнал о начале революционного контрнаступления, он вызвал к себе находящихся в парламенте Золтана Тильди и Ференца Доната и сообщил им о развернувшихся событиях. Тогда Тильди предложил в какой-либо форме сообщить о случившемся по радио. Имре Надь при участии Доната и Тильди составил текст обращения по радио, затем поспешил в парламентскую студию и зачитал его перед микрофоном.

И после того, как Имре Надь по радио «перед страной и миром» заявил, что правительство на месте, он обманул население страны и некоторых членов своего кабинета и со своими ближайшими единомышленниками укрылся в югославском посольстве…

Во время судебного разбирательства 9 июня Имре Надь неожиданно заявил, что текст выступления по радио, сделанного на рассвете 4 ноября, был написан не им. Сам факт, что этот текст был прочитан им перед микрофоном, он, по-видимому, отрицать не мог, и поэтому он попытался частично или полностью возложить ответственность за действия, в которых он обвинялся, на других обвиняемых, а именно на Ференца Доната и Золтана Тильди.

Во время судебного процесса неоднократно имели место очные ставки. Одну из этих очных ставок мы приведем здесь:

«Ференц Донат: 4 ноября на рассвете меня разбудили и сообщили, что советские войска вошли в город, и просили созвать членов исполнительного комитета. Я позвонил Золтану Санто, и во время телефонного разговора ко мне пришел Золтан Тильди с женой. Затем мы прошли в секретариат.

Тогда Тильди обратился к Имре Надю и сказал, что правительство должно сделать заявление, пока еще имеется возможность выступить по радио. В этом заявлении правительство должно констатировать факты. Заявление диктовал Имре Надь. Я карандашом стал записывать, и когда дошел до конца, насколько мне помнится, он сказал, что этот текст не смогут прочесть, тогда я стал писать на машинке. Я сделал некоторые стилистические исправления, по смыслу текста никаких исправлений не сделал. До окончания диктовки, кроме Имре Надя, здесь находился Золтан Тильди. Таким образом был подготовлен текст.

Имре Надь: Я текста не диктовал, Донат писал заявление карандашом, а я в это время провел 15-20 телефонных разговоров».

Золтан Тильди в своем показании на суде рассказал также, как с ним, с одним из государственных министров своего кабинета, Имре Надь 4 ноября обошелся:

«Обвинение, правильно ставит мне в вину, что я передал генеральному секретарю ООН заявление Имре Надя, сделанное по радио на рассвете 4 ноября. Я хочу рассказать, каково было положение 4 ноября в парламенте. Я два раза заходил в комнату Имре Надя. Когда я заходил к нему во второй раз, моя жена оделась, и мы снова пошли к Имре Надю. В это время Имре Надь и его группа, целая компания в пальто и шляпах, с портфелями в руках, выходили из комнаты. Я спросил, куда они идут. Имре Надь сказал, что они идут в нижние помещения. Поскольку возможна стрельба, они могут здесь пострадать. Тогда я снова вернулся в свою комнату за пальто и пошел вниз. Я заблудился. Дошел до подвала, и когда вернулся, Имре Надя уже нигде не было. Я стал интересоваться, где он может быть, и где находятся те, кто был с ним. Из гарнизона охраны парламента явился офицер и сказал, что Имре Надь ушел в советское посольство на переговоры. Я считал тогдашнюю неразбериху и ужасное положение трагическими, и для меня явилось некоторым успокоением то обстоятельство, что Имре Надь все же пошел в советское посольство. Я попросил, чтобы радиостудия прекратила передачу заявления Имре Надя, ибо до тех пор оно беспрерывно повторялось. Не в тот день, а уже на следующий день, я узнал, что Имре Надь из парламента пошел не в советское посольство, а прямо в посольство другого государства. Это было одним из самых больших потрясений в моей жизни. Я остался один в ужасно обостренной обстановке, которую так обострил именно Имре Надь. Если бы Имре Надь имел хоть малейшее человеческое чувство, то он, во всяком случае, сообщил бы мне в то утро, что они идут искать убежище, а не передал бы мне ложное сообщение, что пошел в советское посольство.»