Контрольный выстрел - [5]

Как-то я пришел в 1999 году в новое здание Комитета по печати. Мы перерегистрировали нашу газету. Сидя в приемной к кабану, я сидел в коридоре, я видел как дефилировали мимо трогательные «селедки» с листиками бумаги, угрюмо тяжело шагали сжимая увесистые папки «кувалды», любопытно плелись небыстрые «медузы». Наблюдая моих персонажей я качал головой, довольно смеялся, и полагаю был похож на сумасшедшего. А я вел себя всего лишь как ученый, очередной опыт которого опять убедил его в правоте выводов, сделанных им в результате многих наблюдений.

В свое время будучи редактором «Лимонки» мне приходилось ездить в несколько бухгалтерий: сдавать деньги за печатанье газеты, получать деньги за проданный тираж от распространительских учреждений. Делал я это с превеликой неохотой, поскольку находиться долго в одном помещении (а приходилось заполнять там всякие бумаги, считать деньги) в помещении с большим количеством женщин послерепродуктивного возраста было физически неприятно. Этот тяжелый запах, о котором я уже упоминал, эти грязные платки на плечах, эти волосы, эти вечные грязные чашки на рабочих столах, оставившие после себя десятки сатурновых колец на поверхности столов. Я старался дышать неглубоко и старался изгонять из воображения визуальные попытки его вообразить происхождение нечистых запахов, видение грязного белья на излишней плоти. Выскакивал я оттуда как пробка из шампанского и с жадностью вдыхал ближайший воздух.

В тех блистательных зарисовках российского чиновничества, которые нам оставили мои без сомнения гениальные коллеги Гоголь и Салтыков-Щедрин, не хватает именно женских портретов. «Кувалды», «медузы», «селедки» во времена моих уважаемых коллег еще не составляли большинство российского чиновничества, дискриминация женщин была знаете ли, тому виной. Советская власть сделала возможным появление этих «Сисек в тесте» в учреждениях. Если говорить о примерах видов, то конечно, я могу привести примеры, хотя и неохотно. Боюсь однако, что примеры быстро состарятся. Ну кто будет завтра помнить г-жу Валентину Матвиенко, она типичная «кувалда», или Валерию Новодворскую, не занимая чиновничьей должности она — типичная «медуза»? «Кувалдой» была и покойная г-жа Старовойтова, хотя временами обнаруживается и склонность к медузообразности. Бесспорная «селедка» мадам Хакамада.

Скверный характер женщин пострепродуктивного возраста несомненно влияет на функционирование наших учреждений. Представьте себе судью, перепоясанную тесемками лифчика плюс комбинации, трусы вжившиеся в жирный живот, прокладку в причинном месте. ерзая, она решает судьбу 20-летнего пацана убийцы по аффекту или чеченского боевика. Кабан все-таки представляется лучше приспособленным биологически для такой работы.

Нора и Родина

Россия — это прежде всего черно-белая зима. Белая равнина, где как маковые зернышки на бублике рассыпаны группки мертвых три четверти года деревьев. «Почему русский не спилит свой мертвый деревья?» — звучит из раннего детства моего голос старого грузина в первый раз путешествующего на поезде в Россию. Глядя из иллюминатора низко летящего самолета российское пространство хмуро и безотрадно. Белая плоскость с черными нитями дорог, проскобленных как бы ногтем на замерзшем стекле. Белое — это саван мертвого, это белье больного, это снег. Белое, это не жизнь во всяком случае. Земля не должна быть белой три четверти года. (Ну хорошо! Две третьих!), белой и морозной с минусовыми температурами. Это противоестественно. Холод и белое — это отвратительно.

Продолжая лететь на воображаемом низко самолете, минуем черные группки строений внизу — это селения с редкими дымами. Минуем и более крупные (белесые, ибо сложены из серого кирпича или серых бетонных блоков) скопления многоэтажных домов — это поселки. И минуем такие же серые, призраками возвышающиеся на фоне плоскостей снега и среди черных жидких групп деревьев, более обширных групп многоэтажек собранных группами, собранных группками, — это располагаются внизу города. Большая часть городов нестарые поселения советского времени, неуютно сиротливо выглядят эти человеческие поселения процарапанные на белом. В густо населенной центральной России царапин этих на пейзаже множество. Одни прищепляются к другим, возбужденно толпятся вдоль нити железной дороги. Если самолет летит вечером и нет туч, то группки строений получают слабые коптящие огни — на таких огнях не согреешь рук и сердца. Понятным становится почему русского человека так притягивает Москва. Один из самых слабоосвещенных городов мира, есть сноп света для русского провинциала, факел в сравнении даже с русскими областными городами. Обычно в них около 300–400 тысяч жителей и они в свою очередь кажутся ярко освещенными столицами путниками явившимися из городов где даже нет железнодорожной станции.

Природа скаредно дает мало России света и еще меньше солнца. Только отражаются от снегов нечистые, серые, в облаках небеса. Короткое, чуть ли не трехнедельное пыльно-душное лето стиснуто с двух сторон холодным маем и моросящей осенью, часто наступающей в конце июля. От недостатка света бледна и бела кожа наших женщин, цвета ростков подвального картофеля; и сыроваты, некрепки души наших плаксивых мужчин. Наши дети зачаты в искусственном климате квартир. Инкубаторские, они быстро пухнут и растут как на дрожжах у горячих радиаторов, играют в скучном пространстве, взрослеют не на воле, а в этих вольерах для человека. Манера их выращивания аналогична выращиванию какими-нибудь голландцами кур или свиней или коров быстро так называемым «батарейным» способом. Это когда животное стоит, стиснутое клеткой, схватывая еду с медленно движущегося мимо постоянно конвейера, быстро набирает вес, но никогда не гуляет, никогда не покидает клетки. Дерьмо удаляется из клетки другим конвейером. У животного слабые никудышные ноги. Но на нем много мяса.