Конторские будни - [34]

— Да уж не без этого.

Они сидели в «Рюмочной». Грайс, приканчивая второй бокал соавэ (надо было заказать сразу бутылку, и делу конец), радостно думал о той стремительности, с которой они приблизились к их первому тайному свиданию. Именно тайному, Грайс нисколько в этом не сомневался, потому что не он, а Пам выбрала тот почти скрытый от посторонних взглядов уголок под лестницей, где они устроились.

Трудно было поверить, но факт: в первую же пятницу, всего через четыре… ну, или через четыре с половиной дня после их первого обеда в «Лакомщике» — тогда с ними обедал еще и Сидз — они сидели в укромном подвальчике за столиком в форме винного бочонка, так что их руки почти соприкасались на маленькой круглой столешнице, и непринужденно болтали. Если прибавить к этому, что муж Пам, Питер, инспектор по надзору за зданиями, охраняемыми государством, часто работал вечерами — или, верней, объяснял вечерней работой свои поздние возвращения домой, — положение складывалось просто идеальное.

А ведь поначалу все шло из рук вон плохо. Его надежда пообедать вдвоем с Пам, чтобы, дескать, расплатиться с ней за одолженный ему ДДТ, вдребезги разбилась о бдительность их общего друга Сидза.

Вообще Грайс не знал, что и подумать про Сидза — с тех пор, как он подслушал во вторник вечером «телефонограмму» Лукаса. Сидз по-прежнему казался весьма общительным, и однажды они чуть ли не полдня с жаром обсуждали, куда сворачивает после Хаммерсмита семьдесят третий автобус. И однако он больше не делал попыток углубить столь приятно начавшееся знакомство: не приглашал Грайса вместе пообедать, не рассказывал про обычаи «Альбиона», чтобы новичку было легче привыкать к новой работе, не обещал раздобыть устаревший альбионский справочник. Грайс, пожалуй, сказал бы, что в его повадках сквозила какая-то странная уклончивость.

Возможно, правда, Лукас передал Сидзу, что Грайс пытался подслушать его личный телефонный разговор. Он много думал об этом. Ему даже хотелось отозвать Сидза в сторонку и рассказать, как все получилось: почему он оказался вечером возле телефона, зачем снял трубку и что услышал. Но это могло поставить их обоих в неловкое положение. Сидзу, похоже, были доверены какие-то служебные тайны, и он, ясное дело, не мог их разглашать. Он скорей всего сказал бы Грайсу: «Смотрите, старина, любопытные уши могут и прищемить».

Впрочем, «телефонограмма» Лукаса вовсе его не ущемляла. Наоборот, начальник Отдела служащих как бы выдал ему справку о хорошем социальном здоровье. «Политикой не интересуется», — объявил он. И уж во всяком случае, левым экстремистом его, слава богу, назвать было никак нельзя.

И все же этот телефонный звонок постоянно беспокоил Грайса. Он придумал ему множество объяснений, но ни одного по-настоящему убедительного. Верней всего, Лукас набрал номер Сидза случайно: он хотел позвонить какому-нибудь высшему администратору — начальнику Отдела безопасности, например (Грайс видел его телефон в справочнике), который просто по долгу службы обязан интересоваться политическим лицом новичка. На некоторых прежних Грайсовых работах тоже, бывало, днем с огнем искали затаившихся «красных». Известно же все-таки, что промышленный саботаж — не бабкины сказки.

А может быть, звонок Лукаса не имел отношения к работе. Может быть, они сами были левые экстремисты, Лукас и Сидз, или, наоборот, правые — члены Национального фронта, например, если говорить определенней. Может быть, Лукас, пользуясь возможностью знакомиться с личными делами служащих, искал потенциальных единомышленников. Если так, то у Грайса он быстренько получит от ворот поворот.

Ну а если стать на более реальную почву, то Лукас, пожалуй, проверял какое-нибудь Сидзово предположение — не по службе, так сказать, а по дружбе. Возможно, Сидзу пришло в голову, что Грайс — политический экстремист: возможно, он видел по телевизору какой-нибудь митинг и Грайс напомнил ему кого-то в толпе, вот он и дал знать об этом Лукасу — вполне возможно.

Короче, тут нетрудно было найти хоть сотню объяснений, но все они выглядели странновато. Так же, меж ду прочим, странновато, как объяснения, которые давал себе Грайс насчет некоторых особенностей внутриальбионского телефонного справочника. И ему обязательно надо будет улучить минуту в ближайшие дни, чтобы как; следует все это обмозговать.

А жизнь тем временем шла своим чередом. И что бы там ни было, а обедать Грайсу приходилось каждый день, и он не понимал, почему, собственно, ему надо питаться целиком за свой счет, раз существовали дотационные талоны, которые выдавались всем служащим «Альбиона». Не получив во вторник приглашение от Сидза на обед и убедившись, что Пам забыла о своем обещании узнать для него, где и кто выдает служащим ДДТ, он был вынужден болтаться в обеденный перерыв по улицам, пока не наткнулся на магазинчик, торгующий бутербродами в целлофановой упаковке. Ну а голод, как известно, не тетка, и вечером ему пришлось немного подграбить Копланда. Скудный обед всухомятку показался бы Грайсу еще и отвратительно скучным, если б не мистер Хаким, тоже решивший перекусить прямо в отделе принесенной из дому снедью. С пятницы у мистера Хакима начинался очередной двухнедельный отпуск, который ему. хотелось провести в Альгарве, и большую часть обеденного времени он тратил на предотъездные дела: получал в банке деньги, вел последние переговоры с туристскими агентами и всякое такое прочее. Они поговорили об Альгарве, где Грайс никогда не бывал, а потом о Тенерифе, куда, как он считал, мистеру Хакиму обязательно надо будет съездить в один из очередных отпусков. Когда Хаким ушел, чтоб узнать, не удастся ли ему купить сандалии у своего родственника, торгующего модными товарами, дешевле, чем в Португалии, Грайс до конца обеденного перерыва уныло рылся в карманах, избавляясь от старых автобусных билетов.