Континент - [3]

Ничего там такого особенного сегодня не было. Одно паскудство. Голубая ванна, вчера упорно показывавшая вместо отражения Гая Тадж-Махал и Кремль, теперь была полна до краев протухшей тинистой водой. Из воды торчала синяя распухшая харя утопленника – в его зубах, прихваченная за хвост, трепетала серебристая рыбка. Гай выжидательно взглянул.

– Были когда-то и мы рысаками… – хмуро сказал утопленник. Рыбка упала в воду и обрадованно ушла на глубину. Пожав плечами, Гай открыл кран и стал глотать пахнувшую хвоей холодную воду. Вот уже три дня вода пахла хвоей.

– Сучье это дело – тонуть, – признался утопленник и брезгливо понюхал воду. Вода воняла. – Неэстетично. Когда расстреливают, там хоть героизм проявить можно, а так… Вряд ли лорд Китченер тонул гордо. Никто гордо не тонет, все барахтаются, пузыри пускают, никто вниз не хочет, один Мартин Иден сумел красиво, и тот выдуманный. Красиво выглядела Джульетта, когда нож в себя вогнала, а вот если бы ее в грязной ванне топили…

– Русалки, – сказал Гай для поддержания разговора.

– Шлюхи, – веско сообщил утопленник. – И каждая девочку изображает. Навидался. Пять раз подхватывал. Вообще не то сейчас дно. Испакостили. Прежде тонула чистая публика – мореходы, флибустьеры, первопроходцы, одним словом, а после ваших двух мировых поднаперло швали. Половина русалок нынче с триппером. Или на худой конец с Треппером. У Нептуна трезубец сперли. Ваши морячки с «Варяга» Тихоокеанскую Республику Дна провозгласили, Посейдона, как нетрудового элемента, в Северный Ледовитый выслали, японские водяные в Канск сбежали и фантастику пишут. Спрут какой-то появился тронутый, всех уверяет, что он – семнадцатилетняя балерина. До чего дошло – Морской Змей в эмиграцию на Венеру сбежал, побоялся, что после хека с минтаем и за него возьмутся – на котлеты пустят…

Он еще что-то ныл, загибал пальцы, жаловался и обличал, грозил и хныкал, но Гай уже не слушал. Сигареты кончились, и нужно было тащиться на угол, к тому же сегодня утром принесли пригласительный билет на бал к Серому Графу.

2. Бал как он есть

Лифт не работал. В нем накануне поселилась Белая Мышь, Собиравшая Факты О Разложении, и жильцы боялись связываться – у Мыши был мандат, который она почему-то показывала сложенным вчетверо, но все равно ее на всякий случай обходили. А Мышь работала. Вот и сейчас из-за двери слышалось противное скрипение пера по плохой бумаге и занудливый тенорок:

– …а поскольку вышеизложенное в свете вышеуказанного влечет нижеследующее по отношению к поименованному…

Гай нажал кнопку вызова. Дверца чуть приоткрылась, и в щель высунулась белая мордочка с юркими красными бисеринками глаз:

– Вам кого?

– Спуститься.

– Гай… – задумчиво сказала Белая Мышь, С. Ф. О. Р. – Так… Гай – это, несомненно, в родстве с Гаем Гракхом, каковой, будучи древним римлянином, жил в древнем мире и автоматически является консервативным рабовладельцем.

– А прогрессивная деятельность? – спросил Гай, немного опешив от этих генеалогических изысканий.

– Либеральный типичный представитель, – авторитетно пояснила Белая Мышь. – Распространял экспансию Рима в Африку, – следовательно, колониалист. – Она надела золотое пенсне и важно добавила: – Волюнтарист. Родня у вас, молодой человек, не того. Так что пешочком.

На улице по-прежнему кружила пыль, волоча за собой клочки газет и обрывки иллюзий. Посреди маленькой круглой площади у вычурного бронзового монумента Неизвестному Подлецу корячился зеленый лепесток Вечного Огня, и в почетном карауле, как всегда, стояли четверо в форме войск НКВД, с медными цифрами 37 на малиновых петлицах. Полупрозрачный призрак Ежова задумчиво и мрачно сидел неподалеку.

– Глупо, – сказал он Гаю, когда тот подошел поближе. – Все наша славянская расхлябанность… подвела… Подпишешь приказы, напьешься, спать завалишься, а Берия – хитрее, это тебе не наш брат русак, обошел как стоячего, чертов мингрел…

Гай ускорил шаги. Возле огромного, но варварски обшарпанного особняка графа Дракулы на широких ступенях собралась всегдашняя компания. Два залетных вервольфа в замшевых пиджаках скучающе щупали повизгивающую для порядка ведьму, у всех троих были унылые лица пресыщенных акселератов, знающих наперед, что и этот день будет как две капли воды похож на вчерашний, и завтрашний, и все остальные грядущие дни. Рядом один домовой татуировал другому на левой ягодице: «Есть ли жизнь на Земле?» Бродили взад-вперед, утопив руки в карманах, щекотуны-безобразники неизвестно из каких мифов. Черти ваксили копыта. Выводок шишиг сочинял Алле Пугачевой письмо с просьбой об автографе. Бродил неприкаянным чужаком бородатый маг из Атлантиды, которого никто не понимал и не собирался общаться, хотя он ко всем так и лез. До настоящего вечернего загула было еще далеко. Опохмелялись в сторонке лешие с опухшими славянскими харями.

Табунок зевающих кикимор в латаных повойниках водил хоровод, гнусавя:

Не кукушки прокричали –

плачет Танина родня.

На виске у Тани рана

от лихого кистеня.

Алым венчиком кровинки

запеклися на челе,

хороша была Танюша,

краше не было в селе…

Благообразный домовой аккомпанировал им, выводя на балалайке душещипательно-ушещипательные рулады, а неподалеку хмуро сидел единственный, кого Гай немного уважал, – упырь Савва Иванович. Серая пара висела на нем мешком, у него было умное морщинистое и усталое лицо деревенского конюха, почитывавшего вечерами Мон-теня и Плиния.