Консьянс блаженный - [45]

Консьянс произнес эти слова столь серьезно, что Бастьен посмотрел на него с удивлением.

— О чем ты думаешь, Консьянс? — спросил его несколько встревоженный Бастьен.

— Я думаю, — ответил Консьянс, — что, может быть, найдется средство, чтобы матушка Мадлен не умерла от горя, а папаша Каде — от голода.

Бастьен попытался разгадать значение этих слов, но, убедившись, что он не в состоянии проникнуть в замысел Консьянса, сказал:

— Воистину с тобой никогда не надо ни в чем отчаиваться… А ну, эскадрон, живо на водопой! Ах, в полку вот была потеха!

И он ускакал крупной рысью на водопой, находившийся у деревенской площади, в то время как Консьянс не спеша возвратился к папаше Каде через заднюю дверь.

XV ОТСЕЧЕННЫЙ ПАЛЕЦ

И правда, доктор Лекосс на своей кобыле приехал с визитом к папаше Каде, которого он уже сутки не видел.

Вся несчастная семья с нетерпением его ждала. Ночь прошла спокойно; к семи вечера жар усилился и только теперь словно неохотно отпустил старика, лежавшего в глубине алькова, куда с трудом проникал свет.

Доктор велел зажечь лампу, чтобы как можно тщательнее осмотреть пациента. Лицо папаши Каде было бледно, глаза глубоко запали; пульс, правда, стал немного живее, но язык, дрожавший и произносивший только нечленораздельные звуки, с трудом раздвигал губы; больной мог слабо шевелить только левой рукой, а левая нога не двигалась вовсе.

Однако, несмотря на все это, общее состояние старика заметно улучшилось; поскольку накануне из него выпустили около шести унций крови, доктор не хотел делать повторное, весьма рискованное кровопускание, всегда опасное в подобном случае, особенно у крестьян, людей, чья кровь обеднена из-за скудной пищи. Так что врач посоветовал только сделать для ног припарки с мукой и горчицей, а для головы, которую следовало держать приподнятой, — компрессы, смоченные водой из источника, причем компрессы полагалось время от времени менять, чтобы они постоянно оставались свежими.

Папашу Каде спасли от смерти, но, вероятно, он не сможет пользоваться рукой, а передвигаться если и будет, то лишь с большим трудом.

Однако и это было уже немаловажно для несчастной семьи, чьей душой являлся Консьянс, а головой — папаша Каде, головой, хоть и отяжелевшей, но еще сохранившей разум.

Доктор вышел из хижины, провожаемый благословениями женщин; малыш Пьер держал его лошадь за уздечку; врач сел в седло и отправился обратно в Виллер-Котре.

Проехав сотню шагов, он заметил Консьянса.

Юноша стоял донельзя бледный и держал перед собой правую руку, завернутую в мокрое полотенце, все в пятнах крови.

— О Господи! — вскричал доктор Лекосс, придержав лошадь. — Что с тобой, мой бедный Консьянс?

— Господин доктор, — произнес юноша своим всегда спокойным мягким голосом, — со мной стряслась большая беда…

— Какая же, дорогое мое дитя?

— Я колол топором дрова во дворе папаши Каде и по неловкости отсек себе палец.

И, размотав полотенце, Консьянс показал врачу свою изувеченную руку.

Указательный палец был отсечен ниже второй фаланги, и кровь из раны текла столь обильно, что можно было опасаться кровотечения из малой артерии.

— Когда это случилось?

— Минут десять тому назад, господин доктор.

— А почему же ты сразу не прибежал ко мне за помощью?

— Я боялся сильно напугать матушку Мадлен, матушку Мари и Мариетту и решил, что лучше подождать вас здесь.

— Но, друг мой, — сказал Лекосс, — ты знаешь, что мне придется сделать тебе очень болезненную операцию.

— Я это подозревал, сударь, — спокойно ответил Консьянс.

Врач рассмотрел рану поближе и, словно желая узнать меру мужества Консьянса, заявил:

— Ты знаешь, я вынужден ампутировать остаток твоего пальца.

— Действуйте, господин доктор, — согласился Консьянс, словно не расслышав сказанного доктором или не поняв страшного смысла его слов.

— Но где? — спросил Лекосс.

— Как где?! — удивился юноша.

— Да, где я проведу эту операцию?

— Под тремя дубами, — предложил Консьянс. — Там нам будет удобно, не так ли?

Доктор озадаченно смотрел на молодого человека.

— Хорошо, — согласился он, — но кто мне будет ассистировать?

— Я, господин доктор, — сказал Консьянс.

— Как, ты сам?

— Да, я.

— А если ты обессилешь, если упадешь в обморок?

Юноша улыбнулся так, как, должно быть, улыбались мученики-первохристиане.

— О, этого не опасайтесь, господин доктор, — заверил он врача.

— Э, нет, — возразил тот, — если не опасно для тебя, то опасно для меня, Консьянс… Я должен буду перевязать ладонную артерию, и тут мне понадобится сильный мужчина. Подожди-ка меня здесь! Нажми вот так большим пальцем левой руки на ладонь правой, чтобы потерять как можно меньше крови, а я съезжу за кем-нибудь в деревню…

И Лекосс сделал шаг к своей кобылке.

— Не стоит, господин доктор, — остановил его Консьянс, — вот как раз тот, кто нам нужен.

И он указал кивком на Бастьена, быстро гнавшего лошадей с водопоя; нет сомнений, он и сам воспользовался возможностью утолить жажду, а потому немного опаздывал.

— Ах, да, Бастьен! — воскликнул врач. — Старый вояка… Чудесно!

И он знáком велел ему поскорее подъехать к ним.

Заметив знак, поданный доктором, Бастьен перестал петь «Гусары в боевом походе», пустил лошадей в галоп и уже через минуту стоял рядом с доктором и Консьянсом.