Константы фольклорного сознания в устной народной прозе Урала (XX–XXI вв.) - [17]

Шрифт
Интервал

Помимо мифологического и исторического уровней, в фольклорном сознании разных исторических эпох могут быть представлены и другие уровни, сформированные под влиянием иных типов сознания: религиозного, научного, а также практического сознания. Однако указанные разновидности сознания присутствуют внутри фольклорного фрагментарно и редуцированно. Это именно дополнительные уровни в сознании фольклороносителей, которые получают репрезентацию в текстах фольклора.

Взгляд на фольклор через категорию фольклорного сознания позволяет увидеть его системообразующие основания в пределах отдельных национальных разновидностей. В русском фольклоре эти основания возможно представить в виде пяти констант – наиболее устойчивых, постоянных, пронизывающих все жанры ментальных «русел», матриц, программ: двух онтологических и трех аксиологических. Онтологические константы – пространство и время – служат для структурирования мира, концептуализации и категоризации его составляющих. Они выполняют важнейшую для существования человека ориентирующую функцию. Аксиологические константы необходимы для «очеловечивания» мира, наделения его культурными смыслами. В русском фольклорном сознании целесообразно выделять следующие три константы: соборность, софийность и справедливость.

В самом общем виде фольклорное сознание – это осмысление человеком мира в формах фольклора: через фольклорные мотивы, образы и сюжеты. Обращение к этим формам происходит подспудно: будучи «готовыми» конструктами на глубинном уровне сознания, они воспроизводятся человеком в различных ситуациях. Выделить фольклорное произведение как самостоятельную художественную единицу из общего потока речи возможно лишь при наличии постоянного ядра в виде традиционного сюжетного мотива или образа.

Поскольку произведения фольклорной прозы очень часто не имеют устойчивой композиции и стабильной формы, важнейшим сюжетообразующим элементом в них выступает мотив. В рамках нашего исследования важны две характеристики мотива: 1) мотивы являются «местными» по применению и универсальными (наднациональными) по возникновению (они порождены сходными культурно-историческими и социально-экономическими условиями существования этносов, и лишь специфические особенности изображенных в произведении событий придают им конкретизацию); 2) мотивы не являются «привязанными» лишь к одному фольклорному жанру.

Представленное в фольклорном сознании сложное, многокомпонентное единство мотивов и образов получает свою репрезентацию в тех или иных конкретных произведениях фольклора в зависимости от ряда факторов: коммуникативной ситуации, интенций рассказчика, богатства и многообразия хранимых в его памяти художественных форм и его творческого потенциала. Отдельные мотивы и образы со временем могут забыться, стереться из памяти народной, на их месте появятся другие, однако и новые и старые мотивы находятся в едином русле – в русле общезначимой традиции. Именно традиция направляет мысль собеседников – носителей фольклора по заданному руслу, заставляет работать их сознание в одном направлении.

Актуализация фольклорных мотивов в современности отмечается на фоне вполне рационально выстроенного, осмысленного и личностно переживаемого рассказа. Благодаря традиционным мотивам, хранящимся в фольклорном сознании, в произведениях фольклора ставятся жизненно важные вопросы о судьбе, жизни и смерти, природе человеческого бытия.

Глава 2. Жанровая система прозаического фольклора

2.1. Проблема жанра в контексте фольклорного сознания

Понимание жанра в современной фольклористике разнообразно и во многом противоречиво (см. об этом: [Аникин 1987: 65-146; Зуева 2002: 52–55; Пропп 1998: 28–69, 173–185]). Наиболее близкой к нашей точке зрения является концепция жанра, предложенная В. П. Аникиным. По мнению ученого, под жанром понимается «тип внутренней композиционно-структурной организации произведений, неразрывно сопряженной с воплощением и передачей содержания определенного назначения. Жанровые признаки есть прежде всего признаки его целевой установки» [Аникин 1996: 34].

Понятие жанра объединяет несколько компонентов, среди которых важную роль играет тематическая близость произведений, сходство приемов и средств выражения идейно-тематического единства, но определяющим является «угол зрения на воспроизводимую реальность» [Там же: 105]. Только общность всех компонентов позволяет говорить о бытовании отдельного жанра.

Принимая во внимание суждение Т. В. Зуевой, о том, что фольклорные жанры «конкретно воплощают те способы и формы художественного мышления (подчеркнуто нами. – И.Г.), которые определены их поэтическим родом» [Зуева 2002: 54], рассмотрим сущность жанра через призму фольклорного сознания.

В контексте фольклорного сознания жанр предстает типом внутренней организации произведений, служащим для воплощения художественного содержания, связанного с коллективными представлениями носителей фольклора о реальности, ее осмыслением и оценкой под определенным углом зрения. Следовательно, тот или иной жанр выступает особым вариантом интерпретации действительности с точки зрения носителей фольклора.


Рекомендуем почитать
Коды комического в сказках Стругацких 'Понедельник начинается в субботу' и 'Сказка о Тройке'

Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.


«На дне» М. Горького

Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.


Словенская литература

Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.


«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века

«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.


Сто русских литераторов. Том третий

Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.