Константин Ушинский. Его жизнь и педагогическая деятельность - [16]

Короче говоря, в преобразовании института, или иначе – в созидании нового у нас типа среднего образования женщин, приходилось идти напролом, каждый шаг брать с бою. Это была беспрерывная, продолжавшаяся почти ежеминутно борьба новых разумных начал воспитания и обучения с заскорузлой рутиной. Ввиду этого блестящая, по-видимому, роль Ушинского в качестве преобразователя института, в сущности, была тяжким бременем, переполнявшим его жизнь беспрерывными тревогами, волнениями, неприятностями и разного рода столкновениями, крупными и мелкими, то с властными мира сего, то с подчиненными. От него как главы и руководителя дела, помимо гигантской энергии, требовалось, можно сказать, полное самозабвение, даже самопожертвование за высшие духовные интересы тех сотен русских девушек, образование и воспитание которых было вверено ему.

Труд Ушинского по институту – труд самоотверженный в полном смысле слова. Потому-то он и успел сделать так много в трехлетний срок, что сотрудники его видели в нем самозабвение, готовность на самопожертвование во имя великой идеи – насаждения рационального среднего образования женщин в России. Всем было ясно, как много Ушинский берет на себя, предпринимая разные нововведения исключительно на свой страх и риск. Обыкновенно делалось так, что сначала производилось само улучшение и потом уж поступала окончательная санкция на проведение его. Этого крайне неудобного и рискованного порядка по необходимости приходилось держаться ввиду новизны дела, чтобы не пугать ширью и смелостью нововведений. Вера Ушинского в свое дело, беззаветная преданность ему заражала, электризовала окружавший его педагогический персонал, – и новое дело ширилось, росло, преуспевало – наперекор мертвой рутине.

Но зато росли также зависть, ненависть, вражда к Ушинскому со стороны слепых приверженцев старины. Можно сказать, что почти одновременно с появлением Ушинского в институте начались беспрерывные доносы на него. Этого бескорыстного человека, безупречной честности, убежденно верующего, патриота в самом возвышенном смысле слова, обвиняли во всевозможных неблаговидных поступках, даже в неблагонадежности. В числе этих клеветников-доносчиков были, между прочим, и лица, стоявшие у того же дела и долженствовавшие иметь своим девизом любовь к ближнему и самое высокое христианское смирение.

Настойчиво, энергично добиваясь определенной цели, не поступаясь ни в чем своими убеждениями, не имея обыкновения ладить с дрянными самолюбцами и обходить их, Ушинский в конце концов создал себе к началу 1862 года такую массу сильных врагов, что не только вынужден был оставить инспекторство, но даже и оправдываться из-за клеветнических доносов на него.

Словно громом пораженный в самое сердце, Ушинского в течение нескольких суток, почти не вставая с места, писал свое оправдание. Ему нисколько не страшно было, конечно, что гнусная клевета-донос сплела на него целый ряд самых тяжких обвинений, грозивших даже гибелью ему и его семье; но ему нестерпимо больно и обидно было то, что, несмотря на высокое положение и доверие, приходится отписываться в том, чего он не только никогда не делал, но даже и не мог делать по своему образованию, убеждениям, общественному положению и открыто проповедуемым взглядам.

Отписка Ушинского, в сущности, была не оправданием, а криком негодования, воплем, протестом против нелепости взводимых на него обвинений, – против наглого посягательства на его честь и доброе имя. Он в пух и прах разбил клеветнические изветы своих доносчиков, унизил, опозорил их; но вместе с тем разбил также и свое здоровье. Нервный, раздражительный, он слишком горячо принял к сердцу нанесенное ему оскорбление. Садясь за отписку бодрым и здоровым, он встал из-за нее поседевшим и начал харкать кровью…

Вероятно, на это, главным образом, и был рассчитан низкий клеветнический донос, так как все безупречное прошлое Ушинского, шедшего всегда прямо, открыто, имевшего обыкновение говорить всем, что он думает, действительно не поддавалось тайным доносам.

Императрица Мария Александровна, лично знавшая Ушинского с самой безупречной стороны и очень ценившая его как человека даровитого, выдающегося, с негодованием отвергла казуистические подходы клеветников, приняв знаменитого русского педагога под свое высокое покровительство. По разным соображениям чисто формального свойства, признано было неудобным продолжать Ушинскому инспекторскую деятельность. Он был причислен к IV Отделению собственной Его Величества канцелярии, с оставлением прежнего содержания, и получил заграничную командировку.

Так неожиданно пресеклась беспримерно плодотворная у нас официальная педагогическая деятельность Ушинского в пору полного расцвета и апогея ее. А как много добра и пользы сулили юному, только что слагавшемуся русскому педагогическому делу дальнейшие труды Ушинского на прежнем месте!..

Своей чуткой душой он предугадывал стремление русских женщин к высшему образованию. Вслед за сделанными уже преобразованиями он мечтал о том, чтобы поставить общеобразовательный курс средних женских учебных заведений на одном уровне с мужским. Положив начало специальному педагогическому образованию женщин, он подумывал и о других средствах, чтобы облегчить образованным русским женщинам переход к иным родам трудовой деятельности. Эти смелые, широкие замыслы, с которыми Ушинский подходил к делу более 30 лет тому назад, остаются проблематичными и в наши дни.