Консервативный вызов русской культуры - Русский лик - [121]

Он никогда не любил биться за себя, за свое благополучие, за свою карьеру, так и оставаясь, к стыду всех филологов России, а особенно к стыду ИМЛИ, где проработал многие десятилетия, рядовым кандидатом наук. Но зато, как лев, он бился за своих птенцов... Я сам тоже никогда в кожиновской плеяде не был, его птенцом не числился.

Говорю о своем неучастии в кожиновской плеяде с определенным сожалением, ибо по-светлому завидовал его критическим и поэтическим питомцам. Но, может быть, именно поэтому, будучи свободен от его влияния и его поддержки, я вижу объективную роль в формировании Вадимом Валерьяновичем литературной атмосферы в России. Осознаю значимость его как русского мыслителя и просветителя. Иногда я чувствовал некую ревность по отношении к себе со стороны Кожинова. Ревновал он, естественно, сопоставляя меня не с собой, - он был абсолютно свободен от зависти, ибо был до самой смерти творчески силен и цену себе знал, - а со своими иными так и не вспыхнувшими, все время дотлевающими молодыми учениками. А я, чувствуя эту ревность, искренне жалел, что не оказался в числе его молодой плеяды, не почувствовал на себе мощной Вадимовой поддержки. Но, пробив себе самостоятельно дорогу, уже не мог примазываться к его критической плеяде задним числом, а вести себя с ним на равных не мог - хотя бы из уважения к возрасту. Да и как личность я его уважал всегда, даже когда вступал с ним в полемику. Уникальнейший человек. Я его не раз сравнивал с Аполлоном Григорьевым, но, думаю, Кожинов все же масштабом выше. Я даже на "ты" обращался с ним с некоторой неловкостью, все время хотелось перейти на "вы", но так как он-то меня звал Владимир или Володя, а я и сам давно уже не мальчик, и, главное, учеником его считаться не могу, вынужден был и его также ответно звать Вадимом. Он легко проходил через все официозные головомойки и никогда не отчаивался. Он был критик и мыслитель моцартианского склада. Шествовал по жизни, как творянин, по-хлебниковски заменивший "д" на "т". Думаю, что даже если бы его в конце концов выгнали с рядовой должности сотрудника ИМЛИ за какой-нибудь отчаянный радикальный поступок, он бы не стал долго расстраиваться. Может быть, поэтому он никогда и не был зол на советскую власть, что не терпел от нее никаких невзгод, не подлаживался под нее и не укрощал свои мысли. Это все работники ЦК КПСС, журналисты из "Коммуниста" и других идеологических структур оказались в большинстве своем в наши дни якобы жертвами советского строя и лютыми антисоветчиками яковлевской пробы, ибо вынуждены были ежедневно себя укорачивать. А Вадим Кожинов с его легкой иронией и вольным творческим поведением видел в советской власти лишь позитивные факторы для укрепления и народа, и державы, в результате стал доверенным лицом Геннадия Зюганова. То же произошло и с Куняевым, Тряпкиным, Примеровым, Глушковой... Те, кто не рвался во власть, больше ее и ценили.

Для нынешних молодых он был примером русского интеллигента. При всей своей доброжелательности он никогда не предавал свои принципы, а взгляды менял не в толпе со всеми, а скорее наоборот, в противовес всем, в силу своих внутренних метаморфоз. В молодости он был более радикальным политическим бунтарем, чем его коллега Андрей Синявский, было время, когда он увлекался авангардизмом, а во времена перестройки, когда почти все его тихие и робкие коллеги дружно стали задним числом ругать коммунистов и перечеркивать советскую литературу, Кожинов опять пошел против всех. Впрочем, после 1993 года и Андрей Синявский голосовал все время за Зюганова и клеймил позором ельцинских расстрельщиков. Так получилось, что именно у меня в кабинете в газете "День" спустя десятилетия встретились Кожинов и Синявский, весело повспоминали общую молодость, а затем поучаствовали в нашей дискуссии о дальнейшем пути России.

Поразительно, как легко и изящно после своей смерти Вадим Валерьянович из современников перешел в историю. Иные, куда более знаменитые и патриоты, и демократы на другой же день после своей кончины, несмотря на все старания властей или соратников, переходят в сноски и примечания, становятся фоном ушедшей истории, о них забывают не только друзья, но даже родственники. Популярность Вадима Валерьяновича растет у нас на глазах, книги раскупаются одна за другой. Россия сегодня почувствовала потребность в своих национальных мыслителях. И в одном ряду с Константином Леонтьевым, с Аполлоном Григорьевым становится Вадим Кожинов. Кстати, меня поражает, как по-хамски либералы присвоили себе имя Аполлона Григорьева, почвенника, крутого национального идеолога, он же по взглядам своим для либералов трижды фашист. Либералы сработали на опережение, знали, что придет время потребности в национальных русских мыслителях, а они тут как тут со своими услугами... Дай Бог пронесет, и народ все-таки обойдется на этот раз без их услуг...

Меня радует выросшая за год слава Вадима Кожинова не только потому, что я с большим уважением отношусь к нему самому и к его творчеству, но и потому, что это свидетельствует о народном пробуждении. Без всякой рекламы, но он начинает занимать место Дмитрия Лихачева в умах русской интеллигенции, тот тускнеет, а кожиновское влияние на умы растет. Я не собираюсь их сталкивать лбами, каждому - свое, и труды по древнерусской литературе Лихачева останутся на видном месте в литературоведении, но без ежедневной рекламы вдруг оказалось, что никакой общей концепции русской истории и русской культуры у Лихачева нет и не было. А у Вадима Кожинова на первый план нынче выходят не его блестящие работы по теории литературы, даже не его поиск молодых талантов и не формирование поэтической кожиновской плеяды, а его взгляд на Россию, его видение проблем России. Его анализ русского пути. Это - как надежный фундамент для будущего.