Конкурс Мэйл.Ру - [22]

В храме собрался только клир. Служба еще не начиналась. Отец Иннокентий подозвал меня и расспросил о делах. Я коротко рассказал. Он довольно сердито заметил, что сейчас мое геройство неуместно, что он берет на себя ответственность перед Богом и не дает благословение на то, чтобы я приходил в храм в среду — в праздник Рождества Богородицы. Я стал сопротивляться, возражать, сказал, что двунадесятые никогда не пропускал, собирался как раз на причастие… В конце концов, должен же я причаститься, когда мне угрожает гибель. «Сидите дома, я сам приду к вам», — велел отец Иннокентий. После службы он выпустил меня из храма через заднюю дверь. Я видел, что пацан сидит на паперти спиной ко мне, но уйти незаметно я мог только, в одном направлении — к восточной части острова. Однако там испокон веку возвышалась изгородь военного санатория, перелезть ее незаметно не представлялось возможным, оставалось только спуститься к Малой Невке и обойти по воде, а там, обогнув остров, перейти опять вброд по реке мимо изгороди. Я так и сделал. Разулся, закатал штаны, к счастью, был отлив, так что я практически не намок, хотя по сентябрьской Неве пройти даже с пяток метров — то еще удовольствие. Тем не менее, это лучше, чем неотвязная слежка. К счастью, я не напоролся ни на милицию, ни на санаторную администрацию. Редкие ветераны бродили по аллеям с банками пива в руках. Я перешел, дружески им кивая, словно я местный, на другую часть острова, вылез с территории санатория и, миновав Каменноостровский мост, благополучно добрался до дома. Слежки не было. Я был доволен. Это была маленькая моя победа — на этот раз я сумел перехитрить врагов.

ЧАСТЬ ДВАДЦАТАЯ

Дашка стояла на лестнице у распахнутой настежь двери и взахлеб рыдала.

— Господи, что случилось? — опешил я. — Дети?

Я безумно испугался. Но тут Дашка вкатила мне такую мощную оплеуху, что от этого сразу же стало легче. Я понял, что с детьми все в порядке, что дело только лишь во мне, в том, что она за меня волнуется.

— Ну всё, всё, успокойся, всё хорошо, — стал уговаривать я жену, осторожно подталкивая ее к квартире. Запер изнутри дверь. Обнял, погладил по голове, по спине. — Всё, всё, всё замечательно. Я просто ходил в храм. Не беспокойся, солнышко. — я представил, как она проснулась, стала искать меня, не нашла, увидела записку, испугалась, приникла к видеофону. Боже мой, неужели так и стояла у двери, меня ожидая? Из кухни высовывалась испуганная физиономия Длинноухого. В глубине квартиры надрывался истошным криком Цыпленок. Так и есть, не завтракали, нервничали, делать им больше нечего. Что же это за жизнь такая зверская пошла? Я отправился на кухню и пока Дашка, баюкая Цыпленка, рассказывала, сколько они здесь натерпелись, думая-гадая, что со мной может случиться, приготовил омлет и разогрел рожок с молоком.

— Ничего со мной не может плохого произойти, — говорил я. — Ты же знаешь, я осторожный. Если на улице будет по-настоящему что-то опасное, я сам нос из дома не высуну. Я ведь думаю о вас, беспокоюсь, и у меня всегда с собой мобильник. Если что-то непредвиденное случится, уж позвонить домой я точно успею.

— Но я звонила, звонила сто раз! — возразила Дашка.

— Ты же знала, что я в храм иду. Я у входа в церковь выключил трубку. А потом забыл включить обратно. Не беспокойся, я не потерял ее и терять не собираюсь. Тебе надо понять: со мной всё хорошо. И всё будет хорошо. Всегда, ныне и присно… Мысль о конкурсе помешала мне добавить «и во веки веков»…

Дашка заметила заминку, но я тут же поправился.

— Видишь ли, мы под Богом ходим. Поручиться на все сто — никак не могу. Но то, что от меня зависит — я всё сделаю. Ты же знаешь, у семьи второй приоритет после Бога, — понимаю, что первый бы ее утешил гораздо больше, но Дашка и сама знала, что это невозможно…

После завтрака я сел за компьютер. Прежде всего проверил рейтинг. 1 место — Цыпочка, 11 — SolaAvis, 12 — Фея, Одинокая Птица и Фея обогнали меня, я был на 13-м месте, а на 19 я увидел Ветра. Итак, Ветер появился в конкурсе. Я вспомнил свой сон. Но я не позволил недоверию командовать сегодня в себе. Я поставил Ветру минус. И написал ему записку, что его имя появилось в рейтинге. Впрочем, я не сомневался, что Ветер следит за конкурсом. Проголосовало уже пять тысяч с лишком человек, и многие из тех, кого я не знал, и кто обо мне никогда не слышал, приговаривали меня к смерти. Я догадывался, что большинство из них — это те, кого выдвинули в смертники враги либо друзья. Я понимал, что людьми руководит страх. Я все понимал, и я не злился на них. Мне было очень их жаль. Кто понимает из этих людей, что творит, того долго будет совесть мучить, а кто не понимает, то это уже такое несчастье, которому никто, кроме Бога, помочь не в силах. Я закрыл глаза, опустил голову на сложенные ладони и помолился. Молитва была короткой, неуставной, за обуенных страхом и не имеющих разум была она, с просьбой помочь им, спасти их, и еще просил я, чтобы грех, против меня совершенный этими тысячами людей, не засчитывался им, пусть уж лучше будет он им уроком, а я… ну что, как-нибудь переживу это зло… не коварство же это, не злонамеренность — страх, смешанный с глупостью, не более. Ничего, ничего, всё, Господи, со мной в порядке, ноу проблемс… Еще я попросил за Фею, Ветра, Цыпочку и SolaAvisa. Если судьба погибнуть мне, то пусть их хотя бы минует этот двенадцатидневный напряг ожидания, ведь не позволишь же Ты, Господи, умереть им. Не за что им умирать. Хорошие они все люди, Ты же сам это знаешь… Так что уж нервы им зря мотать?