Конкурс красоты - [46]

— Насколько она снова доказала свою гениальность! — Ученый секретарь торжественно посмотрел на фотографию Академика, висевшую над диваном.

Сняв ее, подышал на стекло, достал носовой платок и стал нежно протирать.

— Ведь она предвидела и это, — говорил Секретарь, работая платком. — Она понимала, что лучший способ сохранять стабильность — это один раз устроить что-то вроде дня непослушания. Объявить всех людьми, устроить свободные выборы или еще какую-нибудь глупость. Я бы даже предложил организовывать такой день раз в году.

— Лучше раз в три года, — быстро вставил НС, вспомнив сегодняшний поджог Центра диффузии и запах горелого мяса. — Или даже в пять лет.

— Но как она все предвидела! — Ученый секретарь повертел портрет и, оставшись довольным, повесил на место. — Она подробно описала для своей куклы именно такого жениха, который смог все это… сегодня… Я это понял, когда он раскурочил куклу — сразу вспомнил, как покойная сама несколько раз пыталась сделать то же самое… Мы не давали. Все-таки кукла — один из столпов нашего государства. Теперь ее, конечно, в ремонт — опять расходы. Где, кстати, этот Старлаб?

— Убит, как вы и распорядились.

Ученый секретарь задумчиво посмотрел в чашку с остатками чая. Взболтал ее.

— Я? Я распоряжался? Разве мог я распорядиться убить? Вы что-то путаете.

Я — простой ученый секретарь…

— А я — простой научный сотрудник, — ответил НС.

Чашка Ученого секретаря клацнула о блюдце.

— Что ж, он миссию выполнил. Мог бы поэкономнее распорядиться желаниями! — И откинулся на спинку дивана. — Женщина она, конечно, была гениальная…

НС проглотил колючий зевок. Целый день и полночи на ногах. Сидеть здесь до утра под журчание мемуарных ручейков, которыми истекал разомлевший Секретарь, было невыносимо. Но уважительная причина встать и уйти все никак не находилась.

— …а уж как мы с ней намучились, в ее последний год, — шелестел Ученый секретарь, похлопывая ладонью по диванной подушке. — Пятнадцать попыток суицида, рекорд! Все пыталась с собой покончить, непоседа такая! Я тогда молодым был, только после конкурса юниоров, вот так же ей чай заваривал…

Приоткрыв крышечку, заглянул в чайник.

— Чая-то нет! Эй, животное! Завари нам еще чаю!

— Слушаюсь, хозяин, — донеслось из соседней комнаты.

— Да, я тогда ее несколько раз, то из петли, то из ванной… — тянул Секретарь. — Все звала своего Агафангела. И все у нее ничего не получалось. То петля порвется, то воду горячую отключат. То вместо снотворного таких таблеток наглотается, что…

Воспоминание о таблетках вызвало у Секретаря приступ веселья.

— Это мы ей снотворное поменяли! А один раз к озеру побежала, топиться. Шофера отпустила — и в воду. Камень на шею. А мы из кустов наблюдение ведем — камень первый всплывает и ее, как спасательный круг, вытягивает. А она воет: «Все это уже бы-ы-ло»…

От смеха Секретарь закашлялся и сам себя ласково похлопал по спине.

— Это какое озеро? — сухо посмотрел на него НС. — То самое?

— То самое, — кивнул Секретарь, так же резко переходя от смеха к серьезности. — Давно, конечно, им заняться надо.

— Говорят, когда оно мелеет, из воды крест торчит. Чистенький такой, блестящий. Как будто кто его снизу золотит. И насчет гула колокольного тоже информация поступала.

— Да, — кивнул Секретарь. — Надо этим озерком заняться вплотную. Прочистить дно, все такое… Эй, да когда он нам чай принесет, черномазый? Я его до человека дотянул, а так и не смог из него все эти восточные замашки выбить… Ты несешь нам чай?!

— Несу, несу, хозяин! — послышалось из соседней комнаты.

…Поглядывая на дверь, прислужник быстро достал таблетку и бросил в чайник. Таблетка зашипела, стала растворяться; он резко закрыл крышку. Вытер пот над густыми бровями. Поднял поднос с чайником и, стараясь унять дрожь в руках, понес в комнату.

— Завтра же этим озером и займемся, — размахивал руками Секретарь. — Ну куда вы, НС, а чайку на дорожку? Ну, вот и отлично! Вот как раз и чаек…

— Со святыми упокой…

Медленно и тягуче шло отпевание.

В какой-то момент дверь отворилась, и в притвор влетело несколько птиц, расплодившихся в последнее время. Покружив, расселись на царских вратах. Один из монахов строго посмотрел на птиц. Из всех животных на отпевание допускали только двух волков, которые сидели неподвижно всю службу, склонив лобастые головы, и одну овцу, которая бесшумно ходила по притвору…

— …раба Божьего Старлаба…

Потрескивали свечи, бросая на тело Старлаба дрожащий отсвет. В окнах синела вода и покачивалась тина.

— Ты с сестрой Тварью-то говорил? — тихо спросил один монах другого, показывая глазами на бледное женское лицо возле гроба. — Все-таки совсем она у нас новая. Вчера еле-еле откачали…

Второй монах кивнул.

— Вы, сестра, сами все для себя решить должны, — говорил он ей через несколько минут в небольшой келье. — Место у нас тут не самое удобное. Сами видите — дно озера. Хорошо хоть молитвами воду удерживаем, чтобы в помещения не просачивалась. Но сырость, сырость… Отец настоятель вот уже сколько лет от ревматизма хворает. И еда у нас, знаете… Мы, конечно, не жалуемся, потому что сами не знаем, откуда эта еда приходит. Пока на прежних монастырских запасах живем, а они-то должны были давно кончиться. Так что не знаю, сестра, вы сами должны решение принять. Если что, мы вас — р-раз — и на поверхность поднимем, у нас приспособление есть, наш диакон, кандидат технических наук, разработал… Ну да вот вы и дрожите…