Конкурс - [4]

Словно пытаясь отгородиться от всей этой непосильной реальности, Бур закрыл окровавленными руками свое лицо, уже смирившись с неизбежностью своей гибели.

И вдруг, выпав из воспоминаний, он очнулся. Оглядывал свой кабинет, как вернувшийся издалека. Зои рядом не было. Он поднял отяжелевшую голову из сложенных ладоней, которыми закрывал лицо, и на мгновение удивился, что они чистые, не в крови. И что он – не в купе. Он здесь, в этом благополучном, годами выстроенном им вместе с Зоей их общем мире. Все хорошо! Ночь. Жена спит. В потемках светился дисплей. Бур увидел на дисплее, что появился новый участник конкурса. Обрадовался, что появилось что-то новенькое, что можно отвлечься от воспоминаний.

Бур не сразу разобрал непривычную на слух то ли фамилию, то ли ник – «Йёльс».

Произнес медленно, пробуя на слух:

– Йёльс! Это Йёльс! Йёльс??? То ли это фамилия? То ли персонаж какой-нибудь модной японской анимашки? Ну, почитаем! Разберемся… кто таков этот Йёльс! – вздохнул Бур, надевая очки.

На аватарке, похоже, реальная фотка – симпатичный пожилой интеллигент, но под непонятным ником. Какие только ники не придумывают! – размышлял Бур, начиная читать то, что выставил на форуме Йёльс.

3. Йёльс

Йёльс никогда не переезжал из своей коммуналки. Ни в 37-м году, когда ночью увели отсюда отца и по 57-й статье сделали Йёльса сиротой. Ни тогда, когда после этого «уплотнили» их квартиру, заселив чужими людьми кабинет отца, спальню родителей. Моментально превратив в «густонаселенную коммуналку» эту изысканную квартиру интеллектуала 20-х – начала 30-х годов, стены которой украшали картины даже в коридорах. Квартиру, где любили собираться поэты и литераторы, композиторы и актеры, имена которых стали легендами своего времени, но порой – и забытыми легендами. Густота «густонаселенной коммуналки» определялась длиной очереди в туалет по утрам, клацканием крышек кастрюль и многоголосьем перебранок на общей кухне, и количеством бумажек на косяке входной двери с фамилиями глав семейств, в ней живущих, с цифрами, поясняющими, сколько раз кому нужно позвонить, чтобы дверь открыл именно тот, к кому пришли.

Разномастный рой таких наклеенных вокруг дверного звонка бумажек – первый признак советских коммуналок. Но в 90-х, когда появилась возможность, он приложил все усилия, чтобы разъехаться с соседями – разменять этот безумный Вавилон. И это ему удалось, хотя и ушел на это не один год его стараний и усилий. Здесь же в квартире он обустроил свой издательский редакционный офис в старой части города. В старинном московском особняке на Садовом кольце – мечта, оплаченная судьбой и жизнью! К счастью, старательно выстроенный семьюдесятью годами советской власти тотальный дефицит на все предметы соцкультбыта – от трусов и одежды до автомобиля, в том числе и на книги – позволил ему как издателю успешно реализовывать в первые перестроечные годы свои самые смелые издательские проекты и продавать книги в тот переходный период начала перестройки с весомой прибылью. Благо, что тогда интеллектуальный голод еще не был удовлетворен, слишком много хорошей литературы еще недавно в советской действительности числилось под запретом цензуры. Благодаря чему одновременно и читательский живой интерес был ярок и азартен, как азартен охотник, добивающийся желанной добычи.

Словом, в перестройку Йёльсу удалось организовать свое небольшое издательство. Заказчики, желающие издавать свои книги на волнующие их темы, возникали стихийно, но главное, что возникали. А реже или чаще – все равно! Главное, что они были! Так что дела шли хорошо. И новое лицо юного капитализма широко и приветливо улыбалось. Правда, до своей книги – сборника стихов – руки как-то не доходили.

И так Йёльс жил и работал в своей же бывшей коммуналке, расселенной и превращенной его стараниями в престижную квартиру с евроремонтом в элитном районе Москвы, которая радовала его. Была любима им все прошедшие и в эти годы.

И теперь Йёльс и все, что было пережито в этих стенах, остались один на один. Он точно хранил этому миру особую верность, потому что в его стенах было то, что было главным в его жизни, невозвратным, ушедшим, отнятым навсегда, но само место действия он охранял от перемен. И сберег это, несмотря ни на что!

В тот вечер его подруга, очаровательная женщина лет на тридцать моложе его, осталась ночевать у себя дома. И Йёльс, расхаживая по комнатам с современным интерьером в прежних стенах бывшей совковой коммуналки, по привычке старого холостяка рассуждал вслух, прихлебывая остывший чай из любимой кружки, о прочитанном у соучастников конкурса «Триллер»:

– Эх! Ребятки! Ха-ха! Триллер?! Хм! Молодые! Думают, что триллер – это непременно перестрелка, поножовщина, ужасы застенков в тусклом освещении. Ну, насчет тусклого освещения – пожалуй, я согласен. Но вы бы вкусили ада совковой коммуналки! Вот это был бы триллер! А напишу-ка я сам об этом! А что? И напишу! – подбадривал Йёльс сам себя, словно уговаривая себя сесть за работу.

Начал с того, что сел в любимое кресло и, повернувшись к выключенному компьютеру, уставился в незашторенное окно, все дальше уплывая в свои воспоминания. Пушистый снег за окном сыпался с небес все быстрее и быстрее. Пока не превратился в сплошную туманную белизну перед его глазами. Потом эта все обволакивающая белизна превратилась в белый лист А4, заправленный в старенький «Ундервудъ» бабушки Йёльса. И это нисколько его не удивило. Потому что даже во сне он догадался, что заснул.