Конклав - [42]

– Разве вы не должны хранить нейтралитет?

– Я не могу агитировать за него, если вы об этом спрашиваете. Но если меня спросят о моем мнении, то, полагаю, у меня есть право выразить его. Беллини, безусловно, наиболее подходящая фигура, чтобы возглавить Вселенскую церковь.

– Вы послушайте, – аргументировал Саббадин. – Если пять голосов декана отойдет нам, то у нас будет двадцать три. Все эти безнадежные кандидаты, которые сегодня получили один или два голоса, завтра отпадут. Это означает, что появится еще около тридцати восьми голосов. Мы просто должны получить большинство из них.

– Просто? – переспросил Делл’Аква насмешливым тоном. – Боюсь, в этом нет ничего простого, ваше высокопреосвященство!

Никто ничего не смог возразить на это. Саббадин покраснел, и они продолжили есть в тишине.

Если та сила, которую люди светские называют инерцией, а люди верующие считают Святым Духом, и была с кем-то из кандидатов в этот вечер, то с Адейеми. И его конкуренты, казалось, чувствовали это. Например, когда кардиналы поднялись за кофе, а патриарх Лиссабона Руи Брандао д’Круз вышел в закрытый дворик выкурить свою вечернюю сигару, Ломели отметил, что Трамбле немедленно поспешил за ним, предположительно, чтобы заручиться его поддержкой. Тедеско и Беллини переходили от столика к столику. А нигериец просто отстраненно стоял в углу в холле, полагая, что его сторонники будут приводить к нему потенциальных избирателей, которые хотели бы обменяться с ним соображениями. Вскоре перед ним образовалась небольшая очередь.

Ломели, опираясь на стойку регистрации, прихлебывал кофе и наблюдал за поведением Адейеми. Будь он белым, думал Ломели, либералы обрушились бы на него как на реакционера похлеще Тедеско. Но тот факт, что он был черный, выводил его из-под критики. Его обличительные речи против гомосексуализма, например, они могли объяснить всего лишь проявлением его африканской крови. Ломели начал чувствовать, что он недооценивал Адейеми. Может быть, он и был тем кандидатом, который способен объединить Церковь. И уж определенно он обладал широтой души, необходимой человеку для того, чтобы занять трон святого Петра.

Ломели понял, что смотрит на Адейеми слишком открыто. Ему следовало смешаться с другими. Но разговаривать ни с кем не хотелось. Он прошел по холлу, держа перед собой чашку с блюдцем, словно щит. Улыбался, кивал тем, кто приближался к нему, но ни на секунду не останавливался.

За углом, рядом с дверью в часовню, стоял Бенитез в центре группы кардиналов, которые внимательно слушали его. Интересно, что он им рассказывал? Филиппинец бросил взгляд поверх его окружения и увидел, что Ломели смотрит в его направлении.

Извинившись, Бенитез направился к декану:

– Добрый вечер, ваше высокопреосвященство.

– И вам всего доброго.

Ломели положил руку на плечо Бенитеза и озабоченно заглянул ему в глаза:

– Как ваше здоровье?

– Здоровье превосходно, спасибо.

Он чуть напрягся, услышав вопрос, и Ломели вспомнил, что сведения о попытке отставки Бенитеза на медицинских основаниях получены конфиденциально.

– Простите, – произнес Ломели, – боюсь показаться навязчивым. Хотел лишь узнать, отдохнули ли вы после вашего путешествия?

– Совершенно, спасибо. Спал прекрасно.

– Замечательно. Для нас большая радость ваш приезд.

Он похлопал филиппинца по плечу и тут же убрал руку. Отхлебнув кофе, сказал:

– Я заметил, что вы в Сикстинской капелле нашли своего кандидата.

– Да, и вправду нашел, декан, – застенчиво улыбнулся Бенитез. – Я голосовал за вас.

Чашка в руках Ломели удивленно звякнула о блюдце.

– Боже праведный!

– Извините. Я не должен был говорить?

– Нет-нет, не в этом дело. Для меня это большая честь. Но я не серьезный кандидат.

– При всем моем уважении, ваше высокопреосвященство, разве не ваши коллеги должны это решать?

– Конечно, вы правы. Но боюсь, знай вы меня получше, вы пришли бы к выводу, что я ни с какой стороны не достоин папского престола.

– Любой истинно достойный должен считать себя недостойным. Разве не об этом вы говорили в своей проповеди? Без сомнения нет веры? Это так отвечает моим собственным мыслям. То, что я видел в Африке, у любого человека вызвало бы сомнения в милосердии Господа.

– Мой дорогой Винсент… – вы позволите мне называть вас так? – я прошу вас при следующем голосовании поддержать одного из наших братьев, у которого есть реальные шансы на победу. Я голосую за Беллини.

Бенитез покачал головой:

– Беллини кажется мне… его святейшество как-то раз дал мне свою характеристику Беллини: «блестящий неврастеник». Извините, декан. Я буду голосовать за вас.

– Даже несмотря на то, что я прошу вас? Вы ведь и сами получили сегодня голос, разве нет?

– Получил. По нелепой случайности!

– Тогда представьте, что бы вы чувствовали, если бы я продолжал настаивать на вашей кандидатуре и вы каким-то чудом победили бы.

– Это стало бы катастрофой для Церкви.

– Да, то же самое случится, если папой стану я. По крайней мере, обещайте мне подумать над тем, о чем я прошу.

Бенитез пообещал.

После разговора с Бенитезом Ломели разволновался настолько, что решил попытаться поговорить с другими претендентами. Он нашел Тедеско в холле – тот в одиночестве сидел в кресле с алой обивкой, сложив пухлые, в ямочках, руки на объемистом животе и водрузив ноги на кофейный столик. Ноги у него были весьма миниатюрны для человека его сложения, облачены в поношенные и бесформенные ортопедические туфли.