Конгревова ракета - [45]

Скоро, конечно, и я тоже сделаюсь Падалью, полной червей, Но пока жив, – я ликую над трупами Раньше умерших людей.

Действительно, жуткое. Но и закономерное, как документ того потрясения, которое пережил русский народ – революции, Гражданская война, голод, болезни, аресты, расстрелы… Социальные потрясения несомненно отражаются на психике, и это очень ярко и мощно в нескольких стихотворениях того периода показал Тиняков.

Конечно, многие пытались сохранить достоинство, боролись с захлестнувшими страну варварством и жестокостью, даже подсмеивались над собой голодным, замерзающим (вспомним, например, цикл стихов о дровах Блока, Гумилёва, Сологуба, Чуковского), но и голос отчаявшегося, готового переступить через любые моральные границы человека тоже важен… Переступал ли через них Тиняков-человек (а не герой своих стихотворений), попытаемся определить ниже, а сейчас – несколько слов из предисловия к сборнику «Ego sum qui sum»:

Я знаю, что многие читатели встретят мои стихи с негодованием, что автора объявят безнравственным человеком, а его книжку – общественно-вредной.

Такой подход к делу будет, однако, вполне неправильным.

Дело поэта, – как и всякого художника, – состоит не в том, чтобы строить или переустраивать жизнь, и не в том, чтобы судить ее, а в том, главным образом, чтобы отражать ее проявления.

В жизни же, как известно, всегда было, есть и будет, наряду с тем, что считается прекрасным и добрым, и то, что признается безобразным и злым. Художник, в моменты творчества по существу своему чуждый морали, волен изображать любое проявление жизни, «доброе» рядом с «злым», «отвратительное» наряду с «прекрасным».

За сюжеты и темы поэта судить нельзя, невозможно, немыслимо! Судить его можно лишь за то, как он справился со своей темой.

«Со своей темой» Тиняков справился отлично – достаточно того, что до сих пор мы судим о нем, как о «безобразном человеке» в основном лишь по его стихам.

Впрочем, до недавнего времени интересующимся его судьбой после 1925 года приходилось довольствоваться преимущественно фрагментом из повести «Перед восходом солнца», где сказано:

Он уже потерял человеческий облик. Он был грязен, пьян, оборван. Космы седых волос торчали из-под шляпы. На его груди висела картонка с надписью: «Подайте бывшему поэту».

Хватая за руки прохожих и грубо бранясь, Т. требовал денег.

Я не знаю его дальнейшей судьбы.

Некоторые писавшие о Тинякове в 90-е, заканчивали свои очерки: умер под забором. Удивительно было, что человек, ведший подобный образ жизни, протянул до 1934 года (но и дата его смерти была установлена относительно недавно – до этого ставили или вопросительный знак, или «1932», или даже «1922»).

Последний период жизни Александра Тинякова был восстановлен усилиями Вардвана Варжапетяна, Николая Богомолова, Глеба Морева в 90-е годы, и благодаря этому фигура Тинякова предстает совершенно в ином свете и с Одиноким, созданным Дмитрием Быковым, имеет очень и очень мало общего.

Но перед тем как перейти к этому периоду, коротко вернусь к сборнику «Ego sum qui sum».

Появление такой книги хоть и в молодом, но уже окрепшем СССР удивительно. Конечно, в годы нэпа издать за свой счет книгу мог (теоретически) любой, но, естественно, не любого содержания… Почти каждое из двенадцати вошедших в сборник стихотворений буквально вопиет об отчаянии отдельно взятого человека в коллективном обществе, призывает быть одиночкой, хищным и агрессивным, потому что только так и возможно уцелеть… Эпиграфом к «Ego sum qui sum» вполне можно поставить возникший позже в лагерях девиз: «Сегодня ты, завтра – я», который в 90-е годы внедрился в ткань общенародного существования. Не раз приходилось слышать эти слова от вполне интеллигентных людей, – интеллигентных, но доведенных до отчаяния.

Причем, отстаивая в стихах право индивида всеми силами, всеми правдами и неправдами бороться за существование, Тиняков не оправдывает это тем, что его герой чем-то лучше большинства остальных. Нет, это обыкновенный человек, ничем не выдающийся, но тем не менее очень хотящий жить дальше, знающий, что для себя-то центр вселенной – это не Бог, не коммунизм, не монархия, а – он сам.

Неудачи мои и пороки, И немытый, в расчесах, живот, И бездарных стихов моих строки, И одежды заношенной пот – Я люблю бесконечно, безмерно, Больше всяких чудес бытия, Потому что я знаю наверно, Что я – это – Я!

Страшный, уродливый, но романтизм. Подобный романтизм расцвел в конце 30-х во Франции. Мир трещал по всем швам, но индивиду до этого не было дела, – он хотел поплотнее поесть, совокупиться, выпить, не дать себя в обиду никаким силам… Первые романы Генри Миллера пышут этими желаниями. Обыкновенными для реального человека, но дикими для литературы…

Книжка «Ego sum qui sum» стала причиной того, что от Тинякова в очередной раз отвернулось литературное сообщество. Главным образом из-за строк, где упоминается Николай Гумилёв: «Может, – в тех гробиках гении разные, / Может, – поэт Гумилёв…» Создается впечатление, что Тиняков глумится над ним, недавно расстрелянным. И тщетно автор стихотворения оправдывался, что написал его за месяц до гибели Гумилёва, тогда же читал знакомым… Ставшие предметом какой-никакой, но литературы, они вызвали у читателей (гумилевских друзей и поклонников) законное негодование. Пополз даже слух, что именно Тиняков стал виновником ареста Гумилева, впрочем, подтверждений этому не нашлось.