Конгревова ракета - [25]

Голос этого повествователя не задушевен, не лиричен, а горек и строг. Это строгость не учителя или обличителя, а такого же грешного, как и большинство персонажей книги, потому и к поступкам Калиновича повествователь относится с пониманием.

Выше я приводил его слова о двух любовях, живущих в душе его героя. А вот размышление о свадьбах, которое и сегодня может шокировать:

Кто не согласится, что под внешней обстановкой большей части свадеб прячется так много нечистого и грязного, что, уж конечно, всякое тайное свидание какого-нибудь молоденького мальчика с молоденькой девочкой гораздо выше в нравственном отношении, чем все эти полуторговые сделки, а между тем все вообще «молодые» имеют какую-то праздничную и внушительную наружность, как будто они в самом деле совершили какой-нибудь великий, а для кого-то очень полезный подвиг.

Или такое объяснение заигрывания Калиновича с соседкой по купе в поезде:

Здесь мне опять приходится объяснять истину, совершенно не принимаемую в романах, истину, что никогда мы, грубая половина рода человеческого, не способны так изменить любимой нами женщине, как в первое время разлуки с ней, хотя и любим еще с прежнею страстью. Дело тут в том, что воспоминания любви еще слишком живы, чувства жаждут привычных наслаждений, а между тем около нас пусто и нет милого существа, заменить которое мы готовы, обманывая себя, первым хорошеньким личиком.

Повествователь в «Тысяче душ» – отдельный, самостоятельный персонаж. Правда, никак не влияющий на ход событий, на сюжет. Подобного повествователя мы можем встретить не в одном произведении русских классиков. Например, в «Бесах». А в «Палате № 6» Чехова такой, иногда появляющийся повествователь без социального положения, без своей физиономии, без желания что-то изменить, зато подробно и бесстрастно рассказывающий нам истории доктора Андрея Ефимыча и тех, кто содержится в палате, придают повести настоящий ужас… Жаль, что из современной литературы повествователь такого рода почти исчез: произошло четкое деление на первое и третье лица, – или «я», или «он»…

В романе Писемского десятки замечательных персонажей. Многие из них лишь намечены, – это, так сказать, рассада, а не взрослые литературные растения, которые мы видим в книгах Гончарова, Достоевского, Островского, Тургенева, Толстого, Лескова. Но, кажется, эти авторы многое почерпнули в «Тысяче душ». (Историки литературы могут ткнуть меня носом в тот факт, что Достоевский, после прочтения двух первых частей, в письме отчитывал брата за то, что тот восторгается «золотой посредственностью», и нигде в бумагах Федора Михайловича нет упоминаний о третьей и четвертой частях романа, но это, на мой взгляд, не доказательства того, что ему эти части не были известны, а персонажи, приемы Писемского, по крайней мере двух первых частей романа, отброшены и забыты.) У персонажей «Великого Пятикнижия» (и не только там) Достоевского мы запросто можем встретить черты и Настеньки, и Калиновича, и Медиокритского, князя Ивана, Белавина, Иволгина, Полины, Григория Васильева, Амальхен (кстати, блестяще предвосхитившей знаменитую Эллочку-людоедку и всех этих блондинок в шоколаде).

Большинство произведений, увидевших свет в последующие после публикации «Тысячи душ» годы, развивают мотивы романа Писемского или спорят с ними. Скорее всего, невольно; но это не так уж важно… Известно, что «Обломов» писался Гончаровым очень долго. Но по стечению обстоятельств опубликован он был в 1859 году… Каким счастливым был все-таки читатель того времени – не успел закончить «Тысячу душ», а тут уже «Обломов» начал печататься, «Дворянское гнездо», за ними – «Накануне», «Гроза» (пьесы в те времена считались полноценными произведениями словесности, а не заготовками для спектаклей), потом – «Отцы и дети», «Что делать?». Впрочем, и тогда безустанно говорили, что русская литература измельчала, опошлилась, чуть ли не погибла…

В «Тысяче душ» и «Обломове» полярные герои. Калинович всеми неправдами лезет на верх социальной лестницы, Обломов не может подняться с кровати; Калинович, покиснув после окончания университета без места в Белокаменной несколько лет, едет на службу в глухую провинцию, Обломов же, приехав в Петербург для великих дел, мечтает о глухой и милой провинции; Калинович – автор опубликованной повести, а Обломов не может составить письма домовому хозяину. Ольга у Гончарова тянет Обломова наверх, к деятельности, брак с Настенькой же сулит Калиновичу размеренную уездную жизнь, опасность стать «всегда довольным», как ее папаша; Калиновича увольняют с преданием суду в тот момент, когда он в шаге от того, чтобы навести в губернии законный порядок, а Обломов бежит в домик Пшеницыной, когда кажется, что его вот-вот «оживят»…

И завершение жизни у обоих героев хоть и внешне схожее – тихие годы рядом с любящей женщиной, – на самом деле совсем разное. Калинович, «сломанный нравственно, больной физически… решился на новый брак единственно потому только, что ни на что более не надеялся и ничего уж более не ожидал от жизни», а Обломов в домике Пшеницыной обретает семейное счастье и покой (не без эпизодических житейских проблем). Наконец, Калинович и Настенька завершают свои дни, похоже, бездетными, а у Ильи Ильича рождается сын Андрюша.