Конфуций. Будда Шакьямуни - [4]

Возникли неведомые до сих пор воровство и грабежи, всею тяжестью падавшие на тот же народ, который без того уже страдал под игом беспрестанных войн и должен был доставлять средства для содержания бесчисленных армий.

В истории Китая указывается, что эти армии иногда состояли из сотен тысяч человек. Народу же приходилось строить крепости и нести остальные тяжелые повинности, вызываемые потребностями военного времени, доставлять средства князьям и вельможам на постройку дворцов и на различные пиршества и празднества.

Все это вызвало ропот даже у известного своим терпением и трудолюбием народа. Отголоски его возмущения дошли до нас, сохранившись в безыскусных народных песнях. Подавляемый массой поборов и налогов и непосильным трудом, народ был близок к возврату в первобытное состояние варварства. Должна была наступить пора преобразований. Надо было найти способы водворить в государстве порядок и начать новую жизнь. При безначалии и нравственной и политической распущенности, господствовавшей в Китае в эту эпоху, должны были наконец явиться преобразователи нравов, здравый голос которых указал бы народу и правителям путь к истине, призвал бы их к повиновению законам.

И действительно, в это время стали появляться люди, стремившиеся тем или иным путем внести покой и мир в государство, — люди, сознававшие всю необходимость его объединения.

Среди них были и полководцы, мечтавшие достигнуть заветной цели силою оружия, и политики, старавшиеся путем дипломатических уловок и переговоров достичь того же (дипломатия и в то время имела большое значение, как это видно из существовавшего тогда выражения «трехдюймовый язычок стоит стотысячной армии»), и, наконец, философы. Последние видели спасение страны в установлении и улучшении нравственного и религиозного быта народа, во введении строгого порядка, основанного на правильных гражданских и уголовных законах, и в предложении целого ряда мер к поднятию материального благосостояния народа, улучшения его сельского хозяйства и промышленности.

Из этих философов наиболее известны Лао-цзы, Конфуций и Менций, ученик Конфуция.

Лао-цзы был основателем существующей и поныне в Китае религии даосов. Эта религия основана на древнем, принадлежащем востоку Азии миросозерцании, по которому коренной причиной всего существующего признается высшее вечное духовное существо, а человеческие души — излиянием (эманацией) этого существа. Сообразно этому Лао проповедовал метампсихоз — верование, что душа, не запятнанная грехами, возвращается к своему божественному началу, тогда как грехи осуждают ее на пребывание в других телах животного мира. Во имя этой идеи Лao проповедовал также презрение к внешности, подавление вожделений и страстей и провозглашал приобретенное этим путем душевное спокойствие величайшим благом.

Это учение, заимствованное, по всей вероятности, Лао-цзы у индусов, существует, как мы сказали, в Китае и поныне; оно распространено, главным образом, среди черни, но не приобрело того успеха, какой выпал на долю другого знаменитого китайского философа — Конфуция, к описанию жизни и учения которого мы сейчас перейдем.

Глава I

Генеалогия Конфуция. — Его рождение, детство и юность. — Поступление на службу. — Женитьба. — Служебные успехи

Китайские летописцы ведут генеалогию своего реформатора от полумистического богдыхана Хуанди[4], изобретателя цикла и компаса[5], царствовавшего за 2637 лет до Р.Х. По их словам, большая часть предков Конфуция отличалась выдающимися способностями и занимала важные административные, военные и гражданские посты в государстве. На одного из этих предков, жившего в восьмом столетии до Рождества Христова, указывают, между прочим, как на большого любителя и знатока старинных обычаев и древней истории — наследственная черта, перешедшая впоследствии к Конфуцию. Об отце Конфуция, которого звали Шу Лянхэ, летописи повествуют следующее: Шу служил в военной службе и отличался необыкновенным ростом, силою и удивительною храбростью, о которой рассказывают чудеса. Он был назначен правителем третьестепенного городка Чеу, находившегося в вассальном княжестве Лy. Шу имел двух жен; от первой, или главной, жены у него было девять дочерей, а от второй — слабый, вскоре умерший сын, по имени Манпи. Шу желал иметь после себя наследника; поэтому он, когда главная жена его умерла, решил жениться вторично, несмотря на свой преклонный возраст — ему было 70 лет. После долгих колебаний выбор его пал на известное в городе семейство Иен, в котором было три сестры. Отец молодых девушек хотя и очень желал породниться с Шу Лянхэ, но не принуждал своих дочерей к этому неравному браку. Призвав их к себе, он передал им предложение Шу и, указав на знатное происхождение жениха и на то, что Шу, несмотря на старость, обладает необыкновенною силою и храбростью и занимает важный пост градоправителя, сказал:

— Мне бы очень хотелось, чтоб предложение Шу было принято! Кто из вас желает быть его женою?

Две старшие дочери промолчали, младшая же, по имени Чин-ци, отвечала:

— Зачем вы спрашиваете нас? Не в вашей ли воле решить это!