Конфликт, которого можно избежать - [2]

В девятнадцатом и двадцатом столетиях разражаются националистическо-империалистические войны, главный вопрос которых уже другой. Теперь он заключается в том, какие европейские страны будут контролировать экономические ресурсы и рынки сбыта стран неевропейских. Ведь неевропейские страны не могут частично контролироваться Англией, частично — Францией и частично — Германией. Эти войны продолжались до тех пор, пока не развилось национально-освободительное движение, которое положило всему этому конец. Оказывается они прекрасно могли существовать и самостоятельно.

Все это дает нам возможность представить себе некое подобие схемы…

— Да, Стивен, теперь я начинаю понимать, — сказала Сьюзен Кэлвин. — Но это не слишком-то глубокий анализ.

— Конечно, нет. Все настолько очевидно, что люди просто не замечают этого. Они говорят: «Да ведь это так же легко видеть, как собственный нос». Но хорошо ли рассмотришь собственный нос, если кто-нибудь не поднесет зеркало к твоему лицу? В двадцатом веке, Сьюзен, мы начали новый тип войны, как бы их назвать? Идеологические войны, что ли? Религиозные противоречия как бы проявились в противоречиях общественных. Снова войны были «неизбежны», только теперь существовало атомное оружие. Поэтому дальше так продолжаться не могло. И появились позитронные роботы.

Они появились как раз вовремя, а заодно с ними начались и межпланетные перелеты. И оказалось, что не так уж важно, какая система властвует над умами человеческими — Адама Смита или Карла Маркса. При сложившейся ситуации это не имело большого значения. Обеим системам пришлось приспосабливаться к новым условиям.

В таком случае, выражение древних «Бог есть машина» приобретает двойственный смысл, — иронически заметила Сьюзен.

Координатор улыбнулся.

— Никогда раньше не слышал, как ты шутишь, Сьюзен, но ты права. И все же появляется новая опасность. Решение одной проблемы тут же порождает другую. Наша новая всемирная экономика, основанная на применении роботов, тоже может порождать собственные проблемы. Для этого и существуют Машины. Земная экономика стабильна и останется стабильной, потому что в основе ее лежат решения Машин, направленные только на благо человечества и обусловленные великой силой Первого Закона Роботехники.

И хотя Машины не более чем бесконечно сложные комплексы вычислительных схем, — продолжал Стивен Байерли, — по отношению к Первому Закону это — обыкновенные роботы. Поэтому земная экономика всегда будет направлена только на благо Человека. Люди Земли знают, что им не грозит безработица, кризисы, увольнения. Голод и безработица стали просто словами в книгах по истории. Вопрос о том, в чьих руках находятся средства производства, отпал сам по себе. Ведь кто бы ни владел ими (если только это выражение имеет смысл) — человек, группа людей, нация или все человечество — использовать их можно только по указаниям Машин. И не потому, что Человек был принужден к этому, а просто потому, что это было единственно мудрым решением.

Это означает конец войн. Не только последнему циклу войн, а всем войнам вообще. Если только…

Наступила долгая пауза, и доктор Кэлвин подбодрила его:

— Если?..

Пламя лизнуло полено в камине и взвилось вверх длинным языком.

— Если только, — произнес Координатор, — машины не перестанут выполнять свои функции.

— Понимаю. И, видимо, именно к этому вы клонили, рассказывая мне о просчетах, допущенных Машинами, — сталь, гидропоника и так далее?

— Именно. Этих ошибок просто не должно быть. Доктор Силвер сказал мне, что это просто невозможно.

— Он, что же, отрицает факты? Это на него непохоже!

— Нет, нет. Конечно же, фактам он верит. Я не хочу быть несправедливым по отношению к нему. Он отрицает то, что в ошибках виноваты Машины. Он утверждает, что Машины сами по себе непогрешимы. Это, мол, непреложно следует из законов физики. Тогда я говорю ему…

— А вы, наверное, сказали: «Пошлите своих парней для проверки»?

— Сьюзен, да вы просто читаете мои мысли! Именно так я и сказал ему, а он ответил, что это невозможно.

— Что, он слишком занят?

— Нет, он сказал, что человек просто не в силах сделать это. И, кажется, он говорил искренне. Он объяснил мне, и я, кажется, правильно понял его, что Машины просто необъятны. Поэтому… Ну, скажем, группа математиков должна работать целый год, чтобы рассчитать позитронный мозг, предназначенный для выполнения определенных вычислений. С его помощью они могут рассчитать еще более сложный мозг, который они снова используют для создания еще более совершенного устройства, и так далее. Силвер сказал, что устройства, которые мы называем Машинами, результат десятой стадии такого процесса.

— Слышу что-то знакомое… Бедный Винсент. Он еще так молод. Предыдущие начальники исследовательского отдела, Альфред Лэннинг и Питер Богерт, к счастью, уже мертвы. Перед ними не вставали подобные проблемы. Да и передо мной тоже. Наверное, роботехника, как таковая, скоро исчезнет, раз мы больше не можем разобраться в созданных нами же устройствах.

— Надеюсь, что нет. Ведь Машины — это не какие-нибудь там сверхмозги из воскресных приложений, хотя они именно так и описываются там. Из-под контроля человека они выходят просто потому, что в своей области они за бесконечно малое время могут собрать и обработать бесконечно большое количество информации.