Конец света. Русский вариант - [59]

  Складывалось впечатление, что весь этот лабиринт просто не мог поместиться в маленьком здании, что они уже неоднократно исколесили всю его внутренность вдоль и поперёк. Дом явно был куда более вместительным, чем казалось.

 – Тут всего двадцать шесть поворотов и семнадцать лесенок,– пояснила секретарша, не оборачиваясь.

 И потолки были слишком низкими и даже, как показалось Николе Сергеевичу, становились все ниже и ниже, отчего сгущалась темнота. В потемках он несколько раз споткнулся о ступени и порожки, дважды налетал на углы, и с каждым поворотом раздражался все больше. Девица же все шла и шла вперед, и режиссер был вынужден следовать за ней, пока не вскипел окончательно. Он совсем было собрался сказать девице, что с него хватит, но та уже открывала какую-то дверь, приговаривая:

 – Проходите, пожалуйста, это приемная.

 И дверь Николе Сергеевичу не понравилась, никогда прежде не видел он таких дверей. Не дверь это была, а щель какая-то, амбразура, высокая и очень узкая. Худющая девица легко просочилась в неё, а вот режиссёру пришлось втискиваться чуть ли не боком. И он был просто вынужден это сделать, не оставаться же в дурацком коридоре.

 Никола Сергеевич окончательно понял, что время потерял зря. Мартовский денек и хорошее расположение духа сыграли с ним злую шутку: он доверился нищим прощелыгам, которые не то что ничего не дадут ему, а, наоборот, будут сейчас что-то клянчить у него самого. Потому-то и к нему в офис не пришли, а сюда заманили, знали, что оттуда их сразу выставят.

 – Посидите минуточку, сейчас вас примут.

 Никола Сергеевич аж задохнулся от возмущения: его, как идиота, водили по темному лабиринту, заставили, теряя достоинство, пролезать в какие-то крысиные норы, привели черт знает куда, да ещё и ждать заставляют! Но сказать это было уже некому, потому что секретарша скрылась за дверью кабинета. И Николе Сергеевичу ничего не осталось, как осмотреться.

 Комната была небольшой и тоже темной, с витражным сине-жёлто-красным окном, высоким лепным потолком, с громоздким письменным столом под зеленым сукном, со старым чёрным кожаным диваном. Длинные кожаные валики, деревянная диванная полка с боковыми застекленными ящичками и бронзовые шляпки мебельных гвоздей в обивке напомнили режиссеру детство.

 – У Ленина, наверное, такой был в Кремле. Да и у деда моего года до семидесятого такой же простоял. Добавить пальму в кадке, радио на стену, настольную лампу пострашнее – и отличная декорация для кабинета сталинского наркома.

 Ни компьютера, ни телефона, ни факса не было и в помине, и это окончательно убедило, что режиссер имеет дело с совершенно неделовыми людьми. Никола Сергеевич плюхнулся на диван, посидел пару минут, и его возмущение превратилось в гнев. Его, известного человека, большого художника, общественного деятеля, каждая минута которого на вес золота, хитростью заманили в какую-то дыру, да ещё и ждать заставляют.

 Никола Сергеевич так разозлился, что решил зайти к нахалу и сказать ему всё, что он думает. Никола был родом из знаменитой семьи и дворянских кровей, так что настоящее воспитание позволяло ему не только резко высказываться, но при случае и в морду дать.

 И режиссёр встал и толкнул дверь, в которую зашла девка. Дверь не открывалась. Он толкнул ещё раз – то же самое. Стучать было бессмысленно, дверь была обита кожей, да и не соответствовало цели. И Никола Сергеевич решил незамедлительно уйти, но и входная дверь оказалась закрытой. За цветным окном виднелась частая решетка.

 – Утро перестает быть томным. Вот попал, а! Сколько раз зарекался поступать не подумав. Вот так и Пазолини убили.

 Он схватил телефон и начал набирать номер своего охранника, но экран засветился надписью: «Доступен только экстренный вызов».

 – У меня, что ли, не экстренный? Не ловит тут, или глушилки стоят, скорее, второе. Ничего, буду знать, как без охраны ходить и уши развешивать.

 Поразмыслив, Никола Сергеевич решил, что вряд ли его похищают, уж больно все нелепо. На всякий случай он ещё раз набрал милицию и службу спасения, плюнул и снова сел на диван. Бывают моменты, когда следует просто ждать.

 Но тут дверь отворилась, и мужской голос из глубины комнаты лениво позвал с едва заметным акцентом:

 – Прошу вас, господин Яхонтов.

 Выхода у Николы Сергеевича не было, он встал, секунду помедлил, пытаясь унять опасный сейчас гнев, зашел в комнату и ослеп.

 Сначала его ослепило пространство. Залитая солнечным светом комната сияла окнами во всю стену, поражала огромной площадью и дорогущей дизайнерской мебелью.

 А когда глаза режиссёра привыкли к свету, и он принял это роскошное пространство, он ослеп снова, потому что стены сплошь были увешаны полотнами великих. Он узнал сияющую наготу «Олимпии» Магритта, холсты Пикассо, Модильяни, Ренуара. Никола Сергеевич понимал толк в живописи, и даже картины имел, хорошие картины, и точно знал, что все эти холсты не могли быть подлинниками. Но они ими были и отличались от копий, как старинные фарфоровые чашки от пластмассовых стаканчиков.

  – Рот закрой, Коля, – приказал себе режиссер. – Понятно, почему тут все двери заблокированы и такие лабиринты устроены. Но все равно, опасно, очень опасно. Да, вот что следует покупать по-настоящему богатым людям. Умён хозяин, умён.