Конец света наступит в четверг - [68]

– Во всяком случае, Лили Ноктис, – точно наша союзница.

– Посмотри мне в глаза и повтори то, что сейчас сказал.

Это не так просто, учитывая, что он теперь состоит из трех частей: уха, одной лапы и всего остального. Пожелтевшая набивка, высохшая и заплесневевшая, торчит наружу изо всех дыр.

– Ничего страшного, – успокаивает меня медведь. – Вот из-за чего я расстроен, так это из-за твоих детских башмачков. Я свернулся в комок, быстро разулся и запустил ими в измельчитель мусора, чтобы его заблокировать… Но будь разумен, Томас: Лили Ноктис – самая опасная женщина в мире!

– Ну, может, она изменилась! Или решила обмануть своего брата, чтобы вести дела с нами!

– Какие дела?

– Не знаю… Она хочет, чтобы я спас мир. Она говорит, что я единственный, кто может это сделать.

– Когда то же самое говорю тебе я, ты не веришь. Понятное дело, я не так убедительно виляю задом.

Я снова запихиваю его в подарочный пакет и помогаю отцу сесть в такси, которое как раз остановилось перед станцией метро.

– С кем ты разговаривал? – невнятно произносит он.

– Ни с кем, папа.

– И ты туда же! – выпаливает он с отвращением. – Они никого не слушают, им наплевать… Margaritas ante porcos… Бисер перед свиньями!

Не знаю, какой разряд вкатили моему отцу в электрошлем, но выглядит он сейчас как пьяный. Мать воспримет это как очередной запой. Я захлопываю дверцу машины и вдруг чувствую, что зверски устал. Устал врать, влезать в чужие драки, разбираться, кто свой, кто чужой, выкладываться до последнего ради людей, которые водят меня за нос… Осточертело быть героем.

Когда мы останавливаемся около дома, я замечаю, что в окнах не горит свет. Машины матери тоже нет. Наверняка празднует свой триумф с этим Бюрлем. Отлично, а я тут вожусь с алкашами и обрубками из мусоропровода!

– Это е-е-есть… на-а-аш после-е-едний! – горланит отец, тряся кулаком вслед уезжающему такси. – И реши-и-ительный бой…

Когда он затягивает свои средневековые песни, мне жутко хочется ему врезать… Что на меня нашло? Не понимаю, почему я так на всё реагирую… Наверное, это и есть ощущение похмелья, о котором предупреждало чудовище из госбезопасности. Как же я хочу, чтобы взлетел на воздух не Аннигиляционный экран, а Голубой холм! И все эти министры с их темными делишками!

– Прекрати всё время думать о Лили Ноктис! – ревет медведь из пакета. – Мне не нравится, как она на тебя влияет!

– А вам вообще ничего не нравится, ревнивец несчастный! Едва какая-нибудь женщина хочет мне помочь, она сразу становится исчадием ада! Сначала Бренда, теперь Лили! Только хватит меня пилить, ладно? Мы с вами не семейная пара!

– В любом случае завтра я должен быть на конгрессе в Зюйдвиле.

– Счастливого пути! – говорю я и хорошим пинком отправляю подарочный пакет через ограду.

Потом усаживаю отца, прислонив его спиной к стене, под свет уличного фонаря. По возвращении госпожа Дримм обязательно наткнется на своего мужа, и в этот раз мне не придется придумывать объяснения.

Вот так. Я захожу в дом и запираю дверь на ключ.

44

Главный дом – резиденция президента Объединенных Штатов, 23:00

В просторном бальном зале кружатся в танце штук пятьдесят девушек, из которых половина – их двойники. Игра состоит в том, чтобы отличить настоящую девушку от голограммы. Претенденты входят в зал по очереди, и у них нет времени понаблюдать за своей жертвой – в их распоряжении всего тридцать секунд, чтобы сделать верный выбор. Если они хватают пустоту, то уезжают ни с чем. Если девушку, то получают право уединиться с ней, а пресс-служба удваивает ее гонорар.

До сих пор Бренде не везло: сын президента, министры и приглашенные журналисты выбирали только ее голограмму.

Наступает черед Оливье Нокса. Он останавливается перед гигантской фотографией Бориса Вигора, которому посвящен этот вечер. Борис всегда выигрывал, но с тех пор, как умерла его дочь, никогда этим не пользовался, уступая свою очередь коллегам. Его преемник склоняется перед портретом с траурной лентой, осеняет себя знаком Рулетки и устремляется к танцующим.

Заунывный вальс, женщины под шелковыми покрывалами и игра света влекут меня и в то же время вызывают отвращение. Здесь я тайный зритель, невидимый и неуязвимый, и в то же время пленник, потому что не могу отвернуться и вынужден смотреть на то, что меня пугает.

Осторожно обойдя дюжину танцовщиц, Оливье Нокс, ни секунды не колеблясь, словно загипнотизированный, направляется к одной из двух Бренд. К виртуальной или настоящей? Его рука обвивает талию девушки, и он увлекает ее к лестнице под аплодисменты хозяина.

Пристегнутый ремнем к трону, справа от которого торчит капельница, а слева – баллон с кислородом, Освальд Нарко Третий, пожизненный президент Объединенных Штатов, – единственный зритель на этом спектакле. Уже три года он страдает слабоумием, и я вижу струйку слюны, которая течет между ортопедическим аппаратом для поддержки головы и дыхательной трубкой. Он уже не в состоянии выехать из резиденции, но по-прежнему олицетворяет стабильность государства.

– Наконец-то ты готов, Томас, – говорит Оливье Нокс. Зеленоглазый молодой человек только что уступил Бренду министру государственной безопасности и теперь встал на лестнице перед большим зеркалом, из которого я на него смотрю. – Сегодня ночью твой сон приобрел особую вибрацию, которая позволит тебе понять кое-что очень важное. И тогда в глубине твоего подсознания между мной и тобой возникнет нерасторжимая связь. Теперь ты созрел, Томас Дримм. Я приступаю к последнему этапу твоей инициации.