Конец старых времен - [84]

— Дурочка, ты ничего не слышала о «Южночешской хронике»? Не слышала ничего о подлеце голландце или о князе? Ты говорила со Стокласой?

Если вы когда-либо стояли лицом к лицу с человеком, который наверняка не понимает вас, если вы когда-либо чувствовали все бессилие ваших слов — вам нетрудно будет пожалеть меня.

Горе несчастным влюбленным, горе этому сословию, выходящему, как Венера, из волн морских с целомудренным жестом, — горе им, этим последователям культа наготы, кто бы они ни были, ротмистры или адвокаты. Горе им — но вдвойне горе нам, слушающим, как один из них насвистывает заключительные такты любовной симфонии.

Это — наш адвокат! Наш поверенный, чей подбородок приклеился к воротничку. Он поднес к губам сжатые в кулак пальцы и уставился в пол. Его захлестнула растерянность, и, слушая Михаэлу, он покусывает волоски на тыльной стороне ладони. Он открыл ей свои необыкновенные чувства и получил от ворот поворот. Ах, кто выразит всю жгучесть оскорбления, какую испытывает сейчас адвокат?

Михаэла растрогана собственным благородством и чуть ли не плачет. Что нам с ними делать? Вдруг он сейчас захнычет? Нет! Адвокат вытер влажное чело и переменил позу. Мы спасены, ибо вот он шевельнул ногой, и в его суставах (где вскоре угнездится подагра) раздался сильный хруст. Этот звук возвращает нас к мужественной телесности. Адвокат поклонился, его бакенбарды жалко дрогнули, когда он проглотил слюну, и бедняга кинулся прямиком к Стокласе.

В это же время я, несчастный Бернард Спера, мчусь по лестницам и коридорам. Мне надо поговорить с князем, и я отбросил всякую осторожность. Я искал его в конторе, заглянул на кухню и теперь стучу во все двери с криком: «Алексей Николаевич!»

Наконец я застиг его, наконец-то я могу высыпать на него все мои вопросы. Я говорю, говорю, говорю и пальцами вытираю нос.

Если б взор мой в состоянии был проникнуть через потолок, я увидел бы над собой адвоката в сходном со мной положении: он стоит перед Стокласой, держит в руке носовой платок и жалуется на неблагодарность. Какое совпадение — ведь, клянусь божьей любовью, я только что заклинал князя не платить мне злом за добро.

— Между нами все кончено, — отвечает мне на это князь. — Ты, Бернард, знал, что этот тип околачивается возле Отрады, ты знал его имя и ни слова мне о нем не сказал. Более того, когда я хотел свести с ним счеты, ты удерживал меня и делал все возможное, чтобы помешать мне встретиться с ним.

Прежде чем он кончил, и прежде, чем я собрался с мыслями для ответа, этажом выше открыл рот пан Стокласа и заорал во все горло. Хотел бы я разобрать хоть слово… Но тут в ухо мне закричал князь:

Слышишь? Хочу теперь же проститься с тобой, ибо кто знает, представится ли нам позднее случай пожать друг другу руки. Прощай, Спера!

Еще минутку, — сказал я, просовывая мой башмак меж порогом и притолокой. — Зачем вы отдали эту книгу Стокласе? Хотели подвести меня?

А, — ответил князь Алексей, — начинаю понимать: это была награда тебе за то, что ты списывал мой полковой дневник для англичанина.

Я ощутил, как от такого недоразумения разжижается мой мозг и бултыхается внутри черепа, подобно барде в полупустом бочонке. Я чувствовал, что схожу с ума. Темно вокруг, и где-то во дворе пробуждаются чьи-то голоса, среди них я различаю голос Марцела и, сломленный, восклицаю:

— Князь, этот переплет я украл из библиотеки! Господи, сколько мучений ни за что ни про что, и заплатили-то мне за него всего восемь сотен, да и те уже тю-тю!

А приятель мой смеется и говорит мне в утешение:

— Ладно, скажи своему англичанину, что завтра в десять утра я уезжаю в Будейовице, а оттуда в Вену. Вот и все, что я могу для тебя сделать, может, он тебе еще малость подкинет.

Он умолкает, он хочет запереться в одиночестве, но моя нога мешает ему.

— Ах ты предатель, — говорит князь, — ну, стереги, не отходи от моего порога, делай что хочешь, а я все равно уйду от тебя! Уйду от вас! Ускользну!

Я теряю власть над собой. Поднимаю крик, стучу в дверь, умоляю князя опомниться…

Внимание! Теперь — история молодого класса, чьи представители обладают щеголеватостью, деньгами и часами на запястье. Увидите, до чего жизнеспособен этот класс… О ком это я? Да, разумеется, об управляющем и адвокате… Но к делу! К делу! Смотрите, как булавка в галстуке пана Стокласы мечет семьсот восемьдесят пять искр, смотрите, как сверкает он сам. Перед ним стоит адвокат, и голос его срывается.

Бедняга правильно предвидел, что эта проклятая судорога в горле испортит ему всю музыку и он будет менее красноречив, чем того желал бы.

Адвокат откашливается, накручивая кончик платка на указательный палец… Обратите внимание на это хмурое лицо с отблеском честности, обратите внимание на сходство, объединяющее меня с ним…

Оставьте вы меня, бога ради, в покое, — говорит управляющий, — за Михаэлу я не отвечаю, и не сваливайте два дела в одну кучу. Зачем вы настраивали меня против папа Якуба? Зачем рассорили нас с Хароусеком? А? Каковы, интересно знать, были ваши планы? Чем вам мешали крупные землевладельцы? Вот уж, право, не повезло мне, что именно вы взялись вести мое дело!